Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Суббота 17 июня 1995

Начавшись "Военный маршем священников" Мендельсона (более известен другой марш того же автора), программа закончилась "Московскими окнами" Хренникова. Никто не пел и не маршировал: весь концерт на сцене присутствовал только большой симфонический оркестр, по очереди игравший роли то камерного ансамбля, развлекавшего за обедом знатных жителей Зальцбурга (контрдансы Моцарта), то еще не забытого ансамбля скрипачей Большого театра ("Серенада" Шуберта, "Мелодия" Рубинштейна, "Песня без слов" Чайковского), то совсем не забытых оркестров, сводивших с ума и с дороги модную молодежь от Нью-Йорка до Павловска (полька и галоп Штраусов), гремевших из оркестровых ям мировых столиц ("Орфей в аду" Оффенбаха, "Сильва" Кальмана, "Хелло, Долли" Хермана, "Эвита" Ллойда Уэббера), скрипевших со звуковых дорожек в кинозалах Астрахани и Аризоны ("Огни рампы" Чаплина, "Веселые ребята" Дунаевского).

Нельзя сказать, что оркестр Павла Когана чувствовал себя во всех этих ролях так же уверенно, как стоявший за его пультом Пеэтер Сауль: его стаж на поприще оперетты и эстрадно-симфонической музыки измеряется десятками лет. Маэстро был в белом костюме и с белой бородой, держался элегантно, придумал пару-тройку эффектных гэгов и являл собой живой пример сомнительности историй про эстонский темперамент. Московский оркестр висел на его импозантных плечах подобно тяжелым латам -- в бродвейских хитах скрипки пытались взмывать ввысь, но до верхушки Эмпайра им оставалось далеко, в оффенбаховском канкане духовая группа наверняка бы запутала танцовщиц, а в аранжировках советских песен медные вели себя так, будто герои Утесова и Бернеса только и могли, что отдавливать партнершам ноги. Сказать об этом надо бы подробнее, но не стоит: во-первых, концерт все равно прошел с успехом, во-вторых, сама программа -- что редкость на фоне филармонического однообразия -- заставила забыть о недостатках исполнения.

Оказалось, например, что "Желтая субмарина" Леннона и Маккартни ничуть не проигрывает как оркестровая пьеса маршу 10-го, нашего, десантного, батальона композитора Окуджавы (хотя День победы прошел, и этого произведения на концерте не было). Надо порадоваться перспективам, ибо в сфере легкой музыки (как сказали бы немцы -- U-Musik) накопилось не так мало образцов, достойных внушительных симфонических версий. Важно и то, что именно нейтрально-академический характер симфонического концерта создает все условия для их поселения друг подле друга. Концерт не только подарил подтверждение известной мысли о том, что развлекательная и прикладная музыка по прошествии времени повышаются в статусе, но и продемонстрировал, как охотно шлягеры разных веков и стран, забывая о малосущественных обстоятельствах (породившие их моды, культы и социальные мотивы), берутся за руки и объединяются в один большой и добрососедский кооператив. Вероятно, это и есть обретение статуса классики.

Очевидно, если бы подобная программа исполнялась в другой стране, то набор шлягеров был бы несколько иным. Песни Блантера, Богословского и Мокроусова, дорогие нам и, возможно, эстонцам поколения маэстро Сауля, менее интернациональны, чем венгерская "Сильва", кубинская "Голубка" или английская "Подводная лодка". Каждая страна, вероятно, может наставать на своей национальной интерпретации списка классических шлягеров, хотя вряд ли против французских шансонов или мелодий индийского экрана где-нибудь нашлись бы возражения. Важно и место встречи -- в московском случае трудно придумать что-либо лучшее, чем часто ругаемый Зал Чайковского: попробуйте представить себе "Чаттанугу" под портретами Мусоргского и Даргомыжского в Большом зале консерватории или Моцарта в Концертном зале гостиницы "Россия". А Зал Чайковского, с его бесподобной сонливостью, обеспечит любому эксперименту необходимый запас традиционной прочности и гарантию независимости от любых подозрений в интеллектуальных провокациях. Как уютные "Московские окна", увиденные эстонцем из поезда "Таллинн-Москва".