Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Русский Телеграф / Вторник 20 января 1998

Фестиваль, проводимый агентством "Старлет", год от года набирает силу. Растет круг друзей Владимира Мищука: к завсегдатаям Полине Осетинской, Алексею Гориболю, Павлу Егорову, "Терем-квартету" присоединяются все новые имена. Это флейтистка Мария Федотова, кларнетист Андрей Самсонов, гобоист Алексей Огринчук, фаготист Теймур Бюль-Бюль, скрипач Роман Минц, контрабасист Николай Горбунов. Десант "Московской антрепризы музыкантов" под началом Алексея Гориболя из "просто дружеской" территории стал одним из самых интересных событий фестиваля. Свое название -- "Эскизы к закату" -- он позаимствовал у фильма, к которому написана музыка Леонида Десятникова. Алексей Гориболь отличается не только редкостным чутьем на исполнительские персоналии. Его чувство композиции позволяет выстраивать приметные программы концертов, в которых все дышит сладостным декадансом (вечер 15 января в зале Капеллы имени Глинки). Уж на что приелась из-за передозировки театрально-киношная бесовщина сюиты из "Ревизской сказки" Шнитке. Но и она заиграла рядом со всамделишным, залихватским модернизмом "Наваждения" раннего Прокофьева. Два номера -- три несхожих клавирных темперамента: Мищук и Гориболь небрежно, как бы нехотя, довели до абсурда шнитковскую карикатуру, совершенно не утратив пластического обаяния фразировки и вкрадчивости звука, свойственной обоим. Осетинская играла вундеркинда, играющего вундеркинда-Прокофьева. Виртуозность обаяния слилась с обаянием виртуозности. На таком фоне Трио Пуленка, казалось, должно было представлять "чистое искусство". Но подвел неоклассицизм -- равнение на предков, культурная рефлексия. Провансальское моцартианство забавно было слушать и, верно, еще более забавно играть: как часто случается и у Моцарта, удовольствие исполнителей было главной задачей автора. Мы же наслаждались не музыкой, а превосходным гобоем Огринчука, фаготом Бюль-Бюля и их идеальным с Гориболем ансамблем.

Оркестровая сюита Десятникова "Эскизы к закату" в авторской версии для флейты, кларнета, скрипки, контрабаса и фортепиано, сделанной для фестиваля в Локенхаусе 1996 года, задумывалась, вероятно, как центральный номер программы и действительно перевесила остальное. Прежде всего -- эмоциональным напором. Неожиданным оттого, что изящная, почти стилизованная музыка Десятникова вроде бы не дает почвы для разных экстазов. Но потому она и обольщает аудиторию, что написана просторно, с расчетом на "добавленную страсть" и является в этом отношении рефлексией на кризис исполнительства. Кризис не в том, что нет ярких фигур -- на отчетном концерте, к примеру, сцена была ими битком набита, -- а в том, что нотный текст в основном служит им материалом для самоутверждения. Поэтому гуманизм Десятникова (при всей мощи отрицания -- вспомним хотя бы часть под титлом "Смерть в Венеции", где Адажиетто Малера-Висконти переделано в упадочное танго) в том и заключен, что сложность нот не превышает эмоциональных затрат по их использованию.

За странными прелестями Десятникова последовали их прообразы. Гранд-танго модного Астора Пьяццолы прозвучало в блестящем исполнении виолончелиста Бориса Андрианова и Алексея Гориболя, а его Два этюда для флейты соло как-то влажно промерцали по воле Марии Федотовой, обладающей звуком поразительной, почти гнетущей красоты. И закономерно завершили закатные штудии два знаменитых танго ("Счастье мое" и "Утомленное солнце"), которые, видно, станут скоро менее знаменитыми, чем их вольные переложения Десятникова, если их продолжат играть так же агрессивно-обольстительно, как Роман Минц, Николай Горбунов и Александр Ананичев (аккордеон) под водительством универсального Алексея Гориболя.

Всеобщее увядание как девиз концертной программы не означает ни самоумаления, ни потерь в качестве предлагаемых смыслов. Такой девиз говорит лишь о приятности пребывания в прошлом культуры. Об избирательном сродстве исполнителей с авторами, ушедшими или еще нет, но тоже воспевающими ушедшее. Это сродство в природе вещей, ибо исполнителям свойственно обращаться к тому, что "всегда современно", а не к современникам. В мягких лучах вечно незакатного историзма (ловко погашенных рабочим сцены после "Эскизов") негация, исчерпанность, немота выглядят близкими подуставшему, но жизнерадостному народу в зале. Особенно если культура пожирает самое себя (виноват, питается традицией) так грациозно, как задумал и осуществил Алексей Гориболь со своей восходящей командой.