 Музыкальная критикаМежду сакральным и шутовскимВ парижском театре Chatelet Олег Кулик поставил «Мессию» Генделя. Художник вернулся к опыту создания пространственной литургии, начатому два года тому назад, когда Кулик ставил здесь же «Вечерю Богородицы» Монтеверди Ведомости / Среда 06 апреля 2011 Действие оратории Генделя (она идет в оркестровке Моцарта и на немецком языке) в отличие от «Вечери» сконцентрировано на сцене, а коллективный перформанс уступил место четко организованному спектаклю. Впрочем, как сакральную видеоинсталляцию французы спектакль не восприняли. Заголовки парижских газет: «Мессия» для глухих«, «Православный “Мессия” хайтек», «Неудобоваримый “Мессия” Кулика»,»Невыносимый «Мессия» и просто «Караул»! Посыл французской критики: дайте нам наслаждаться чистой музыкой, долой визуальных и прочих провокаторов. Критикам было от чего прийти в недоумение. С двух сторон авансцены находятся православные священники в праздничных ризах. Хор монахинь и монахов поместили (неслыханная для оратории дерзость) в оркестровую яму: на сцену они выходят только к концу второго действия, когда поют «Аллилуйя». Рядом со священником пристроилась одетая в красный хитон меццо-сопрано — видимо, Богородица. А сцену Кулик превращает в гигантский проекционный экран, на котором разворачивается эклектичное визуальное действо, иллюстрирующее как евангельский сюжет «Мессии», так и собственные фантазии художника. Пока солисты поют пророчества Исайи, на зеркале сцены неистово бушует трехмерная световая анимация, а в глубине сценического пространства идет круговой парад футуристических машин-роботов, между которыми мечется человечек. Он в балахоне и тиаре, но вскоре они меняются на набедренную повязку и шутовской колпак. В программке читаем, что это Андрей Иванов, солист Мариинского театра. Но назвать танцем эти бессмысленные манерные движения язык не поворачивается. Из той же программки узнаем, что мим, он же дитя и художник, — это и есть Мессия и его роль — противостоять «дьявольской» структуре механизированной жизни роботов. Что ему в высшей степени удается: во второй части, когда мим падет на руки меццо-сопрано в композиции «Пьета», роботы в прямом смысле слова летят в тартарары. Тогда как наш шут по световой лестнице поднимется в небо. Кроме танцора в действие оратории ввели Комментатора — в начале каждого акта на сцену выходил известный французский философ, 80-летний академик Мишель Серр и перед большой открытой книгой на пюпитре медитировал на темы зла современного мира. Например, бесконечно варьировалась мысль о том, что современное общество — общество смерти, потому что культивирует в человеке чувства зависти и соперничества. Механической мертвой структуре у Кулика противостоит божественная, отраженная в видеовитражах — главной удавшейся придумке художника. Витражи соответствуют структурной мозаичности самой оратории. Все становится единым культурным полем — и картины старых мастеров, и кадры архивной видеохроники, и иконы, и буквы иврита, складывающиеся в калиграммы, и видеофантазии. Наивная картинка-кич и сложная образная композиция визуальных пространств накладываются друг на друга. Простенькая иллюстрация — кадры из фильма Скорсезе «Последнее искушение Иисуса Христа». И тут же блистательная находка «остановившегося времени» — долгое созерцание оживающих клейм житийной иконы мучеников. В сцене Голгофы багряные пятна крови, растекаясь, складываются в Древо жизни, переходят в контуры «Распятия» Тинторетто, оскаливаются ужимками уродцев из «Несения Креста» Босха. В финале пространство будто расширяется, впускает в себя свет, приближается к сакральному. Последний хорал «Достоин агнец закланный» звучит пронзительно. Те, кто не ушел после первого действия, в конце третьего кричали браво. |