 Музыкальная критикаИнтервью - Константин Райкин, актер, режиссер«Мне враждебна скука» Ведомости / Пятница 05 апреля 2013 {
"@context": "http://schema.org",
"@type": "NewsArticle",
"name": "Интервью - Константин Райкин, актер, режиссер",
"headline": "Интервью - Константин Райкин, актер, режиссер",
"datePublished": "2013-04-05 00:01:01 +0400",
"dateModified": "2013-04-05 00:01:01 +0400",
"image": {
"@type": "ImageObject",
"url": "https://cdn.vdmsti.ru/image/2015/12/oohoj/original-vzh.jpg",
"height": 439,
"width": 625
},
"author" : {
"@type" : "Person",
"name" : "Александра Машукова"
},
"url": "vedomosti.ru/library/articles/2013/04/05/intervyu_konstantin_rajkin_rezhisser",
"publisher" : {
"@type" : "Organization",
"name" : "Ведомости",
"logo": {
"@type": "ImageObject",
"url": "https://cdn.vdmsti.ru/image/2016/logo1.png",
"width": 248,
"height": 60
}
},
"mainEntityOfPage": {
"@type": "WebPage",
"@id": "vedomosti.ru/library/articles/2013/04/05/intervyu_konstantin_rajkin_rezhisser"
}
}
Интервью - Константин Райкин, актер, режиссер
«Мне враждебна скука»
05 апреля 2013 00:01
Александра Машукова
/ Ведомости.Пятница
Прослушать этот материал
Идет загрузка. Подождите, пожалуйста
Поставить на паузу
Продолжить прослушивание
{{fb}}
{{vk}}
{{twitter}}
Чтобы сохранить этот материал визбранное, войдите или зарегистрируйтесь
Материал добавлен в «Избранное»
Вы сможете прочитать его позднее с любого устройства. Раздел «Избранное» доступен в вашем личном кабинете
Материал добавлен в «Избранное»
Удалить материал из «Избранного»?
Удалить
Материал удален из «Избранного»
{{fb}}
{{vk}}
{{twitter}}
Чтобы сохранить этот материал визбранное, войдите или зарегистрируйтесь
Материал добавлен в «Избранное»
Вы сможете прочитать его позднее с любого устройства. Раздел «Избранное» доступен в вашем личном кабинете
Материал добавлен в «Избранное»
Удалить материал из «Избранного»?
Удалить
Материал удален из «Избранного»
document.addEventListener('DOMContentLoaded', function(){
var els = document.querySelectorAll('.b-button__social__wrapper:not(.b-button__social__wrapper_horizontal)');
if (els)
[].forEach.call(els, function(item){
if (item.className.indexOf('social__wrapper--medium')!=-1) {
Stickyfill.add(item);
}
else {
Stickyfill.add(item.querySelector('ul'));
}
});
});
Константин Райкин, режиссер
Варвара Гранкова
Досье:
1950
Родился в Ленинграде.
1971
Окончил Театральное училище им. Щукина и стал артистом «Современника».
1981
Перешел в Ленинградский театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина
(с 1987 года – московский «Сатирикон»).
1988
Стал художественным руководителем «Сатирикона».
2001
Набрал курс в Школе-студии МХАТ.
Монтекки и Капулетти – это вообще тема выживания человечества. Какой там метеорит или астероид? Да никогда в жизни мы не дождемся этого астероида, гораздо раньше поубиваем друг друга, если так дело пойдет!
Около театра «Сатирикон» достраивают внушительный комплекс «Райкин Плаза», состоящий из двух корпусов, в одном из которых расположена Высшая школа сценических искусств и площадка «Открытый театр». Прослушивания на актерский факультет Школы Константина Райкина начнутся 13 апреля, в дальнейшем откроются еще три факультета: звукорежиссерский, светотехнический, менеджмента. Накануне начала набора обозреватель «Пятницы» встретилась с Константином Райкиным.
– Вы открываете свою Школу сценических искусств – зачем?
– Идея создать институт при «Сатириконе» – давнишняя. Если театр правильно развивается, то на каком-то этапе взросления он ощущает потребность иметь при себе школу. Это если театр находит свою дорогу. А для меня совершенно очевидно: у «Сатирикона» свой путь. И он, в частности, – в особом способе существования актера на сцене.
– Что это за способ?
– Это сродни гигантскому слалому. Роль – как трасса, по которой надо ехать быстро и извилисто. И пройти все ворота. Не ломая, не через кусты, не по прямой, а пройдя весь сложный рисунок человеческого поведения, причем сделать это стремительно, ярко – так, как это диктует сегодняшняя жизнь. Это некая энергетическая атака, замешанная на виртуозном владении техникой. Но виртуозное владение техникой может быть продемонстрировано и в своем вяло-текущем варианте – что тоже очень распространено в современном театре. А мне скука враждебна.
– Выпускники школы пополнят труппу «Сатирикона»?
– Да, школа нужна в первую очередь для этого. Ведь труппа в «Сатириконе» все время меняется, здесь происходит сознательная текучка кадров. Я не люблю, когда актер ощущает абсолютную гарантированность, обеспеченность своего существования в театре – независимо от того, сколько он играет и как он играет. У меня все до одного на контракте. Я этот контракт волен продлить или не продлевать. Я делаю ставку на молодых, сразу даю им играть большие или главные роли. «Сатирикон» – молодой театр уже много-много лет. Он может оставаться таким только при текучке кадров. Это некая протекающая река из людей, которая намывает золотой песок. В труппе из пятидесяти человек есть человек пятнадцать, которые работают много лет, и это настоящие мастера. Они тоже на контракте, но понятно, что из них складывается лицо «Сатирикона».
Остальная труппа – они работают, никто друг другу не клянется в вечной верности, если у них есть перспектива – продолжают работать, если перспектива уходит, я их об этом предупреждаю. Поскольку здесь очень много работы и это работа тяжелая, они сами иногда уходят. Кого-то не устраивает такая загруженность. Или я сам могу не устраивать. Вот сейчас несколько студентов моего выпускного курса в Школе-студии МХАТ, которых я позвал в «Сатирикон», не хотят сюда идти. Хотя у них здесь потрясающие перспективы. Я полагаю, что тут есть некая аберрация рассудка, они думают, что и дальше будут так же востребованы. Я хотел бы, чтобы так было, но, к сожалению, в этом сомневаюсь. И думаю, что этот сюжет еще не окончен.
– Переживаете?
– Конечно. Значит, я не сумел их убедить, увлечь. Для меня это информация к размышлению. Это ведь непостижимая вещь – педагогика, это как искусство, и, если ты не дурак, ты не можешь сказать, что знаешь в этой области все. Это человековедение. Даже наш дипломный спектакль «Ромео и Джульетта», где студенты играют вместе со взрослыми артистами, оказался под угрозой из-за того, что несколько главных исполнителей не захотели идти с нами дальше.
Образно говоря: «Вы выйдете за меня замуж?» – «Нет, Константин Аркадьевич». – «У вас кто-то есть?» – «Нет. Но мы вас не любим».
– Что вас удивляет в молодых?
– Бесстрашие. Свобода. Хорошо ли это? Не уверен, но иногда это завораживает. Вот такое: а-а-а! (широко машет рукой) – так раньше не было. Мы все-таки были более зажаты обстоятельствами, более испуганными.
Понимаете, моя дочь никогда не испытывала радости от пребывания за рубежом. Потому что она родилась уже в другое время. А я счастливее ее. Я – бывший заключенный соцлагеря, поэтому я до сих пор счастлив от самого факта пребывания за границей, где бы я ни был. Я очень много езжу, но все равно часть моего взгляда – это взгляд бывшего советского заключенного. А Полина не знает этой прелести бывшего голодного от того, что ты вообще ешь. (Смеется.) Их внутренняя свобода – иногда это хорошо, иногда раздражает. Думаешь: нет, ну это легкомыслие какое-то! Как можно сжигать мосты, не зная, доплывешь ты или нет? А они – запросто!
– Скоро у вас начнутся прослушивания – какие качества должен проявить абитуриент, чтобы вы его заметили?
– Прежде всего дарование. Я человек опытный, отбираю по целому ряду тестов: делаю с ними этюды, разговариваю. Потому что, если человек хорошо читает стихи или басню, этого иногда бывает мало. Потом мне важно понять их характер – это имеет принципиальное значение. Помимо таланта нужен определенный склад личности. Потому что актер театра – это очень тяжелая профессия, она требует преодолений, больших волевых усилий. Это вообще очень мужественная профессия. Предполагающая очень сильный характер. И это крайне редкое сочетание – дарования и сильного характера.
Театральный артист – это еще и человек общественный. Театр – это команда, умение жить общими, а не узкоэгоистическими интересами, чувство товарищества, партнерства. Это особо важная вещь – то, что не обязательно для артиста кино. Вообще кино – замечательный вид искусства, но очень мало развивающий артиста. Кино, даже хорошее, не предполагает поиска, проб, там ты успеваешь сделать только то, что ты и так уже умеешь. А где ты этому учишься? В театре. Кино – просто потребитель.
– Как можно понять на вступительных экзаменах, сильный ли у человека характер?
– Очень трудно. Почти невозможно. Поэтому и бывают ошибки.
– Кроме актерского, в школе откроются факультеты менеджмента, звукорежиссуры и светотехнический – почему именно эти отделения?
– Потому что свето- и звукотехника в силу определенных причин стали нашим коньком. Ведь наше здание – это бывший кинотеатр. Здесь принудительная акустика, живой акустики практически нет. И за 25 лет существования наш звуковой цех приобрел такой огромный опыт, что про это можно написать целое научное исследование. То же самое и в плане световой партитуры спектакля. В «Сатириконе» работали лучшие художники: Боровский, Алекси-Месхишвили, Шейнцис, Шишкин, – а сценография это ведь обязательно и световое решение.
Что касается менеджмента – мы находимся в очень сложном для привлечения зрителя месте. Раньше в этом районе не было метро, и до Шереметьевской трудно было добраться вовремя. Тем не менее, во многом благодаря труду нашей дирекции, «Сатирикон» – очень раскрученная площадка. Все это может послужить учебным пособием. Думаю, что со временем здесь будет и режиссерский курс, или актеры станут учиться вместе с режиссерами.
– Школа сценических искусств будет существовать бок о бок с коммерческими площадями ТЦ «Райкин Плаза» – как вам это соседство?
– Нет, это отдельное здание. Школа не имеет никакого отношения к торговому центру. Да, она близко от него, но ближе к театру, через узкую дорожку от театра. Я даже думаю, что мы сделаем какой-нибудь подземный переход туда из «Сатирикона». А то, что рядом торговый комплекс – ну Щепкинское училище находится рядом с ЦУМом, и что? Просто строит одна компания.
– Правда ли, что площадка «Открытый театр» предназначена для уличных спектаклей?
– Совершенно верно. Здание школы будет работать не только как учебное заведение, но и как уличный театр. Есть такой вариант сцены, когда она открывается прямо на улицу, и зрителями становится гуляющая толпа.
– Вы сами собираетесь делать уличный спектакль?
– Хотел бы попробовать. И, кстати, я приглашаю режиссеров, я вовсе не ревнивый единоличник. Между прочим, для художественного руководителя театра это совсем не очевидная вещь, часто они очень ревнивы к чужому успеху, а я про себя не могу такого сказать. Если посмотреть, кто у нас ставит – это лучшие режиссеры страны. И может, кого-то приманит именно шанс сделать уличную постановку. Тем более что там будут очень большие технические возможности – сцена исключительно хорошо оснащена.
– Этой весной вы выпускаете премьеру: «Лондон Шоу» по «Пигмалиону» Бернарда Шоу. Почему именно эта пьеса?
– Есть некий набор великих пьес, самых лучших ролей всех времен и народов. Как можно было пройти мимо «Пигмалиона»? Тем более что у меня там любопытное распределение ролей. Элизу Дулитл будет играть Лиза Мартинес Карденас, темнокожая молодая актриса. А ее отца – темнокожий Григорий Сиятвинда. Хотя у меня есть и «белый» вариант распределения, в котором Дулитла будет играть Денис Суханов. Максиму Аверину, думаю, пора сыграть профессора Хиггинса, потому что это совершенно его роль. «Пигмалион» – это пьеса, которая в репертуаре взрослого театра в какой-то момент обязательно должна появиться. Как «Гамлет», как «Ромео и Джульетта». Театру этапы своей взрослости надо отмечать именно такими пьесами.
– А современная драматургия вас интересует?
– Если бы меня спросили: «Кто лучше всех на свете пишет сегодня?», я бы ответил: «Мартин Макдонах». У нас вышло уже два спектакля по Макдонаху, и осенью сыграем третий – «Однорукий из Спокана».
– Сейчас такая напряженная общественная жизнь – этот воздух проникает на сцену «Сатирикона»?
– Ну а как он может не проникать? Просто это не обязательно должно отражаться впрямую. Почему мы решили сделать «Ромео и Джульетту» еще раз, несмотря на то, что я уже ставил эту пьесу? А потому, что есть изменения в обществе, и «Ромео и Джульетта» становится просто главной пьесой времени. Монтекки и Капулетти – это вообще тема выживания человечества. Какой там метеорит или астероид? Да никогда в жизни мы не дождемся этого астероида, гораздо раньше поубиваем друг друга, если так дело пойдет! Столько ненависти друг к другу накоплено, что все, что написано об этом чувстве раньше, звучит сегодня все более остро. Ощущение апокалипсиса, надвигающейся катастрофы, конечно, есть. При этом очень много малодушия, много слабохарактерного во времени. Ведь что такое цинизм? Это философия слабых. Цинизм в нашей жизни, безусловно, есть, но он требует борьбы с собой, ему надо что-то противопоставить. А когда я вижу спектакли, упивающиеся полной утратой идеалов, я думаю: конечно, это слабость – говорить, что конец света уже наступил.
– А может, это боль по поводу утраты идеалов?
– А чего тогда детей рожают, а зачем спектакли делают, ну тогда застрелись! Прекрати заниматься творчеством.
– То есть художник должен показывать выход?
– Хотя бы предчувствие выхода. Читаю журнал, и там такие слова про женщину-режиссера: «Она своим фильмом ставит вопрос: а что, жизнь только в детстве такое г... или всегда?» Цитирую буквально, просто не называю фамилии. И сам автор статьи отвечает: «Всегда!» И я думаю: а зачем ты тогда пишешь, зачем работаешь в этом журнале? Ну застрелись тогда! Или ты лукавишь? И на самом деле ты нравишься себе сейчас, ты смотришь на себя в зеркало, когда это пишешь? Это такой черный нарциссизм. Это сегодня очень модно. И это называется «отказ от борьбы». Ну давайте теперь копошиться в этом, как опарыши! Мне так не нравится.
Хотя я же вижу весь ужас происходящего, и искушения, и коррупцию, и то, что ничего уже не стыдно. Но маятник качается и в другую сторону. Я вот выхожу на сцену и читаю стихи – а у меня успех, как у какого-нибудь эстрадного певца! Я называю стихотворение – а в зале аплодисменты: они знают. Прихожу в зал Чайковского – там ни одного свободного места. Езжу по многим городам России – везде битком. Я понимаю, что это меньшинство, но все-таки такой публики больше, чем мы думаем. Потому что люди думают: этот мат с междометиями, приправленный английским сленгом, – вот это и есть русская речь? Ну сколько можно? Мы же все устаем от этого! Зрители хотят услышать хорошую русскую речь. Они хотят про любовь что-то услышать. Не сериальное, а серьезное, глубокое, точное. Есть потребность в чистоте. А стихи, хорошая русская речь, облеченная в форму, да еще внутри себя имеющая какую-то божественную мысль, – она же структурирует человека. Я иногда читаю стихи просто один, вслух. Для меня это здоровье. У меня внутри структурируется что-то. Что-то во мне правильно перераспределяется – добро со злом. |