 Музыкальная критикаМузыка без возрастаЙо Йо Ма обновил шедеврыВедомости / Вторник 05 декабря 2006 Йо Йо Ма, китаец, родившийся в Париже и ставший американцем, — человек иной культуры. Тем он и интересен нам, воспитанным на русско-немецкой музыкальной традиции. В последние годы до нас долетали вести о его успехах на ниве мультикультурализма: он руководит фестивалем “Шелковый путь”, где играется музыка азиатских композиторов, записался для голливудских фильмов, в том числе сыграв шикарное соло в “Крадущемся тигре”, за которого получил “Оскара” композитор Тан Дун. Сам Йо Йо Ма засыпан премиями “Грэмми”, играет дуэтом с Кондолизой Райс, числится в поп-звездах и баловнях удачи. Часто такие герои разочаровывают: на поверку что-нибудь оказывается не то. Однако Йо Йо Ма угодил и широкой публике, и профессиональным музыкантам — а в Москве, в Большом зале консерватории, их было немногим меньше, чем московских китайцев. Гастролер и убедил, и позабавил. Многое было странным: например, перед виолончелистом стоял пюпитр с нотами, в которые он не глядел — либо играл наизусть, упоенно запрокинув голову, либо выворачивал шею и глядел в ноты пианистки Кэтрин Стотт, стоявшие на пюпитре фортепиано, — скорее всего не ради нот, а ради полного ощущения ансамбля с партнершей. Ансамбль действительно был идеален, хотя пианистка грешила грубоватым звуком — особенно в сравнении с нежным, как мед, тоном виолончели. Йо Йо Ма играл свободно, с техническими сложностями справляясь шутя — прыгал к верхним позициям из рискованных положений и вставал на них легко, словно ему помогали (как в том самом фильме) невидимые тросы. Его звук сочен и чист, он живет не только внутри фраз, но и внутри нот. А его интерпретации хрестоматийного репертуара кажутся свежими, хотя в основном благодаря тому, что музыкант умеет растворяться в разных стилях. В течение первого отделения он облетел, как эльф, три эпохи и культуры. Он оказался своим в венской гостиной начала XIX в.: Соната “Арпеджионе” Шуберта предстала у него цитаделью чистой радости. Удивительно, что он ощутил и меланхолию, которой проникнут интеллигентный воздух советской квартиры: в Сонате Шостаковича Йо Йо Ма особенно заслушивался целомудренной прелестью лирической темы. Ну а потом настал черед латинских страстей: вязкие гармонии и острые ритмы Большого танго Астора Пьяццоллы воодушевили аудиторию, хотя виолончель, бывало, и тонула в гремучей фортепианной фактуре. Во втором отделении гость с подъемом окунулся в большой романтический стиль, сыграв виолончельную версию скрипичной Сонаты Франка, но отдал умелую дань и салону (“Серебряная свадьба и четыре песни” бразильца Эгберто Гисмонти, бисовые миниатюры). Программу объединило радостное чувство полноценного сегодняшнего дня. Его, Йо Йо Ма, азиатско-американская культура жива, ибо не переоценивает историю. В отличие от нашей, европейской, что умерла или сто лет умирает, она питается не драмой обретений-утрат, а красотой, не знающей о безжалостном времени. И наши шедевры, возможно, сегодня принадлежат совсем не нам. |