 Музыкальная критикаВласть свободыРоджер Норрингтон — дирижер, но не диктаторВедомости / Среда 24 мая 2006 Мы хвалимся, что к нам все чаще стали наведываться европейские артисты. Но вот великие дирижеры-аутентисты пока редко жалуют. Не приезжали ни Джон Эллиот Гардинер, ни Николаус Арнонкур, мелькнули Франс Брюгген и Филипп Херревеге. Плохо зовут? Про сэра Роджера Норрингтона в пресс-релизе оркестра Musica viva не без вызова сказано: “его не смог заполучить Большой театр” (что чистая правда). А вот с оркестром Musica viva Норрингтон выступил в Москве уже во второй раз — и снова концерт был на вес золота. Он был даже прекраснее, чем первый, в 2002 г. С тех пор оркестр Александра Рудина обновил состав и стал играть гораздо лучше. Может быть, скрипкам не хватает прыткости, но есть самое главное — взаимное слышание музыкантов и готовность воспринимать свежие идеи. Оркестр стандартно современный, но и это Норрингтону подходит: уже лет двадцать он успешно прививает аутентичный стиль игры именно современным оркестрам. Может быть, в Моцарте это и выглядело компромиссом: балетные сцены из “Идоменея” несколько потеряли, будучи лишены характерного для аутентичной игры зудящего тембра струнных. Но в музыке XIX в. все стало на свои места. Подарком стал напрочь неизвестный Виолончельный концерт немецкого композитора Роберта Фолькмана — чудесная партитура середины XIX в., похожая местами на Мендельсона, Шумана и Брамса, но оригинальная по форме, текучая, полная изменчивых настроений и композиторской изобретательности. Александр Рудин (по чьей инициативе вещь и попала в программу) сыграл сольную партию с присущей ему тонкостью и мастерством, а в целом исполнение стало примером образцового партнерства между солистом, дирижером и оркестром: никто не давил, не превалировал, все обменивались друг с другом игровой инициативой, общее звучание было поэтичным и прозрачным. Вторую симфонию Шумана Норрингтон словно родил заново: партитура заиграла во всем комплексе классических и романтических черт, а медленная третья часть стала шедевром, нить ее замысла развертывалась и складывалась в узоры словно на одном дыхании. Сэр Роджер, ученый музыкант, был так прост в средствах и вместе с тем так гибок, как это бывает свойственно только большим художникам. Тем, чья мягкая власть сообщает искусству чувство свободы и эффект высокого удовольствия. |