 Музыкальная критикаПрагламурФотограф Валерий Плотников эпоху не испортитВедомости / Среда 31 января 2007 САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — Великий художник — не тот, кто превзошел всех коллег в художестве, а тот, чье творчество стало важной частью жизни его народа, определяющей, маркирующей какой-то ее этап. Знаменитого фотографа Валерия Плотникова вполне можно отнести к этой категории — что подтвердила его большая ретроспективная выставка.В самом деле, как Алла Пугачева — звуковой образ советских 70-80-х, так фотографии Плотникова могут служить одной из главных эмблем их дизайна. Не было в стране бухгалтерии, ЖЭКа, НИИ, КБ и девичьей светелки, где не висели бы Алиса Фрейндлих в одуванчиках, Никита Михалков в усах или Валерий Леонтьев в кудряшках работы Плотникова. И мало найдется живших в ту пору, кто не стал бы счастливым обладателем пластикового пакета с Пугачевой в красном на одной стороне и Боярским на другой. Несколько десятилетий он снимал либеральный истеблишмент советской культуры, т. е. людей, которые жили хорошо, но власть недолюбливали. Современность Плотников, ортодоксальный джентльмен, презирает за мелкоту: титаны и аристократы умерли, он сохранил для истории лики великих, с него довольно. Альбомы свои называет «…чистосердечная фотография, моментальная и навек…». Уверяет, что в его объектив попадали лишь те, кто был ему интересен и симпатичен. Нет оснований сомневаться в его чистосердечии, но ведь одно дело — что художник хотел сказать, а другое — что у него высказалось. Бесспорно, Плотников — большой мастер. Мастерство — не только в безупречно построенной композиции и выверенном свете, классической законченности каждой работы, но и в умении подать героев: облик значителен, глаза сияют мудростью и талантом. Однако бесконечные мраморные камины, бронзовые часы, столики-маркетри, живые и сушеные букеты и прочая райская (для советского человека) красотища, в которую он помещал свои модели, создают эффект их взаимозаменяемости. И, скажем, актрисы — сами по себе вполне красивые и выразительные, — когда они десятками в два ряда, начинают казаться какими-то чертовыми куклами. Мало того, на выставке некоторые фотографии повторены — висят в разных залах среди разных соседей: в этом тиражировании есть уже что-то совершенно уорхоловское! Притом Плотников как бы козыряет универсальным владением профессией: кроме помпезных постановочных портретов есть вполне репортажные снимки (вроде неких размытых танцовщиц или Собчака с Ростроповичем, поедающих что-то из миски; их парадная съемка — неподалеку). Вкупе же экспозиция складывается в цельный артефакт — знак двойственной эпохи, когда торговые работники тянулись к прекрасному, а артистическая интеллигенция — к торговым работникам. Знак не менее выразительный, чем сталинский ампир, тоже ведь создававшийся большими мастерами. Глядя на этот феномен советского гламура, понимаешь, что нынешние гламурмейстеры и впрямь мелковаты — во всяком случае, их продукция никак не может претендовать ни на такую широту охвата аудитории, ни на долговечность. Выставка помещается в императорском Аничковом дворце — Дворце творчества юных, экс-Дворце пионеров и посвящена столетию со дня рождения Соломона Левина, руководителя изостудии, где занимался и Плотников. На вернисаже танцевальный ансамбль ДТЮ исполнил «Ленинградский вальс». Творчество юных осуществляется совершенно в тех же формах, что 10-50 лет назад. А в квартирах этих юных их родители наверняка так и не сняли со стен плотниковские портреты (хотя бы Высоцкого в бороде или в джинсах клеш). И любовь к «Иронии судьбы» и «Бриллиантовой руке» у россиян встроена в ДНК и передается из поколения в поколение на генетическом уровне. И вообще наше прошлое — лишь потому, что оно уже поддается осмыслению. А так оно — настоящее. |