 Музыкальная критикаДуэт да любовьРоландо Виллазон: «Принято думать, что мы все дураки»Ведомости / Среда 25 января 2006 — Публика всегда ждет от теноров высоких нот… — Это абсолютно закономерно: тенора обладают голосами, в которых сосредоточено максимум виртуозности и напряженности, а публика любит крайности — триумфы и фиаско… — …а вам бы чего хотелось от публики? — Мне бы хотелось, чтобы публика почувствовала мои объятия. Главная идея оперы в том, чтобы разбудить людские сердца. Опера для всех тех, кто готов открыть свои чувства. Это важнее любого, даже самого красивого голоса. И это вопрос не денег, культуры или менталитета. — Как вы выбираете роли? — Сегодня среди моих партий нет слабохарактерных персонажей. Мне нравится рисковать, и думаю, что мой голос мне когда-нибудь позволит спеть Отелло, Каварадосси, Ленского и обязательно Вертера. Я люблю французские оперы, там герои много поют и постоянно на сцене. А я обожаю играть. — Что значит быть тенором? — Принято думать, что мы все — дураки. Это неправда. Мы чуть-чуть сумасшедшие. Если хочешь быть великим, надо быть немного нервным, чтобы эмоции были искренними, а не наигранными. — Поэтому тенора, как правило, суеверны и своенравны? — Я — нет. Мне, наоборот, нравится проходить под лестницами и разбивать зеркала. И я никогда не объявляю войну режиссеру, дирижеру и даже сопрано. Опера — это коллективное дело. Надо уметь адаптироваться. Меня не волнует, кому аплодируют больше и у кого букеты шикарнее. — Что оказалось самым трудным на вашем оперном пути? — Ничего. Все в моей жизни случилось как в сказке. Еще 15 лет назад я даже и подумать не мог, что буду оперным певцом. Сейчас я счастлив, а раньше хотел быть священником, думал о литературе, философии и религиозной жизни. Я очень удачливый человек. Природа дала мне талант, и я несу за него ответственность. Но я просто парень, у которого есть возможность развлекаться. Мне нравится популярность. Мне нравится зарабатывать деньги, тем более что своим голосом я могу обеспечить свою семью. Но, если бы я не ощущал счастья во время пения, всего остального не было бы достаточно. |