 Музыкальная критикаМокрое местоПоследние полтора сезона репертуарная политика первого театра страны строилась на резких контрастах: стараясь понять, что такое хорошо, а что такое плохо, Большой театр порою одерживал блестящие победы, а порою терпел сокрушительные поражения, выпуск...Ведомости / Понедельник 02 декабря 2002 Последние полтора сезона репертуарная политика первого театра страны строилась на резких контрастах: стараясь понять, что такое хорошо, а что такое плохо, Большой театр порою одерживал блестящие победы, а порою терпел сокрушительные поражения, выпуская поочередно спектакли талантливые и бездарные. В минувшую пятницу в актуальности этой чересполосицы пришлось убедиться снова — после роскошной «Турандот» Пуччини Большой театр выпустил в свет ужасающе слабую и невыразительную «Снегурочку» Римского-Корсакова. Гораздо проще было бы трактовать все произошедшее с позиций протокольного мероприятия. Сам факт новой постановки играл не столь уж важную роль; гораздо важнее было презентовать широкой общественности только что отстроенную малую сцену, где труппа найдет приют на время реконструкции основного здания. Впрочем, в том, что для освящения нового дома была выбрана именно «Снегурочка», при желании тоже можно найти некий политический ход. Именно это творение Римского-Корсакова не так давно было опорочено бездарной режиссурой в другом любимом отцами города столичном театре («Новая опера» Евгения Колобова): и теперь, заявляя новую версию весенней сказки, Большой собирался преподать своего рода урок своему младшему оперному собрату. Урока не получилось, и не только потому, что новая «Снегурочка» режиссера Дмитрия Белова конгениальна «Снегурочке» старой, сделанной Валерием Раку. Продолжая эту грустную параллель, надо сказать, что «Новая опера», долгие годы мыкавшаяся без постоянной прописки, к моменту премьеры уже давно располагала собственным вполне красивым грамотно построенным зданием. Новое здание Большого театра добротным никак назвать нельзя, даже опуская подробное описание дизайнерских изысков (горючая смесь рококо, классицизма и русского модерна, как в каком-нибудь Дворце культуры), в планировке зала невооруженным взглядом заметны чудовищные ляпы. Из нескольких точек — последние ряды боковых лож бельэтажа, ложи яруса — сцены либо не видно вообще (никогда не покупайте билеты во второй ряд левой ложи первого яруса, куда посадили прессу, — будете созерцать потолок и люстру), либо она видна процентов на пятьдесят, что простого обывателя, заплатившего немалую цену за билет, конечно, не устроит. Таким образом, из 900 зрителей, на которых рассчитан зал, оперу увидят человек 700, а то и меньше — и хорошая акустика нового зала, являющаяся одним из немногих его достоинств, здесь не аргумент, ведь оперу в первую очередь как ни крути приходят смотреть, а не слушать. Сама «Снегурочка», ставшая пробным камнем на новой сцене, к сожалению, не привносит в афишу театра никакого нового опыта и никаких новых художественных ощущений, что полностью обессмысливает ее существование. Вместо всеми любимой оперы Римского-Корсакова — мокрое место, остатки былых сценических штампов, претенциозная сценография Алены Пикаловой, аляповатые, как в цирке, костюмы Марии Даниловой и сонный оркестр под управлением Николая Алексеева. Понятно, что ради такой протокольной акции в первый состав согнали всю команду ведущих солистов, но вердиевские матроны вроде Елены Зеленской (Купава) или Ирины Долженко (Лель) смотрятся комично, ибо главные герои должны быть молоды, полны силы и движения — недаром Борис Покровский, ставивший «Снегурочку» в Большом много лет назад, ориентировался на молодняк оперной труппы. Но даже солисты с более молодыми и свежими голосами — Елена Брылева (Снегурочка), Михаил Губский (царь Берендей) — абсолютно дезориентированы в партитуре, ибо дирижер понимает свою задачу очень предметно — отрегулировать соотношение вокальных голосов и оркестра, чтобы не расползались по времени. Что тоже удается не всегда, поскольку на всю громадную оперу, идущую почти без купюр, у Алексеева пороху не хватает, и Снегурочка, да и другие герои начинают киснуть раньше положенного срока. В такое же состояние апатии ввергнут и молодой режиссер Дмитрий Белов — никогда не славившийся раболепием по отношению к классическим партитурам, а ныне покорно пасующий перед величественными догмами «большого стиля». Пожалуй, единственный признак присутствия в спектакле режиссерской воли обнаруживается в самом финале — тающая Снегурочка раскидывает руки крестом и «утекает» в землю, искупая грехи человеческие, в то время как берендеи хором славят Ярилу. Неожиданно обнаруживающаяся коллизия между язычеством и христианством, которой, правда, у Римского-Корсакова и не пахнет, смотрится жалко — совершенно безрадостно наблюдать битву Дон Кихота с мельницами, наперед зная, что последняя минута в этом бое ничего не решит. |