 Музыкальная критикаПерсональный триумфФестиваль, посвященный 10-летию национальной премии «Триумф», в субботу ознаменовался сольным концертом одного из самых известных ее лауреатов — Евгения Кисина. Второй раз за сезон пианист дал сольный концерт в Большом зале конс...Ведомости / Понедельник 11 февраля 2002 Фестиваль, посвященный 10-летию национальной премии «Триумф», в субботу ознаменовался сольным концертом одного из самых известных ее лауреатов — Евгения Кисина. Второй раз за сезон пианист дал сольный концерт в Большом зале консерватории. Зал, где яблоку негде упасть, для концертов Кисина явление нормальное, и за редкостью его появления в Москве так тому бывать и впредь. Его предыдущие концерты в декабре в профессиональных кругах обсуждаются до сих пор, что само по себе удивительно для нашей скоротечной действительности. Не вписывающийся ни в какие привычные рамки и удивительно не похожий ни на одного из своих коллег, Кисин провоцирует на диаметрально противоположные суждения. Но назовут ли его суперзвездой, интеллектуалом или популистом от музыки, либо в тысячный раз припомнят ему звездное детство, суть его от этого не изменится — он всегда будет иметь свою манеру высказывания за роялем, легко узнаваемую, но от этого не перестающую удивлять. Не стал исключением и нынешний вечер. Если в прошлый раз Кисин углубился в кущи европейского романтизма (Шопен, Шуман, Брамс), то ныне рискнул соединить в одной программе трех абсолютно разных композиторов, на первый взгляд совершенно не монтирующихся друг с другом, — Баха, Шумана и Мусоргского. Стилистические параллели, впрочем, были найдены довольно быстро, особенно между двумя последними авторами — свои «Картинки с выставки» Мусоргский сочинял с явной оглядкой на шумановские циклы миниатюр (в частности, на знаменитый «Карнавал», исполненный Кисиным в Москве на декабрьском концерте). Любопытно, что суровый реалист Мусоргский в исполнении Кисина обрел неуловимый романтический флер и мягкость — гораздо большую, чем чистой воды романтик Шуман, чью Первую сонату Кисин насытил злой иронией и гротеском. Тем более удивительно, что Кисин, натура романтическая, в целом избегает сентиментальности, и его трактовки романтиков несут на себе отпечаток «утраченных иллюзий»: даже в лирических кульминациях он не позволяет себе пускать слезу, как не провоцирует на это и публику. Может быть, поэтому самым неоднозначным и оригинальным в программе получился поставленный в начало Бах — Токката, Адажио и Фуга в обработке Феруччо Бузони. От романтических прикрас Бузони, аранжировавшего органный опус для концертного рояля, осталось лишь воспоминание. В Токкате Кисин воспроизвел тембровую роскошь церковного органа, а в Фуге продемонстрировал не услышанную ранее полифоническую мощь: понять, как под его пальцами живут четыре разных голоса, каждый из которых слышен по отдельности и в сопоставлении с другими тремя, решительно невозможно. Впрочем, что касается владения инструментом, для Кисина по определению никаких пределов не существует и звучащие на бис виртуозные миниатюры не делают его метод более понятным слушателю. Силясь разгадать эту загадку, публика всегда будет наполнять залы до отказа. |