 Музыкальная критикаСтарость не радостьВ Бетховенском зале попытался обжиться старинный инструмент — молоточковое фортепиано, предшественник современного рояля. На невиданной здесь ранее диковинке осваивал венских классиков американский пианист и музыковед Малколм Билсон....Ведомости / Пятница 18 января 2002 В Бетховенском зале попытался обжиться старинный инструмент — молоточковое фортепиано, предшественник современного рояля. На невиданной здесь ранее диковинке осваивал венских классиков американский пианист и музыковед Малколм Билсон. Сейчас, когда наследие великих гениев прошлого заиграно донельзя, вполне естественно, что наиболее продвинутые музыканты предпочитают найти что-то новенькое, — а для этого нужно часами просиживать в архивах, атрибутировать манускрипты, штудировать старинные издания — в общем, заниматься всем тем, что ранее в обязанности исполнителей не входило. Приглашенный Большим театром Малколм Билсон — яркий представитель этой любопытной формации музыкантов. С тщанием, достойным уважения, он озвучивает свои научные находки самым аккуратным образом, воссоздавая по крупицам ту манеру исполнения, которая была свойственна нашим предкам и которая неизвестна нам. Для реинкарнации подлинного стиля венских классиков требуются соответствующие инструменты, поэтому современный концертный рояль Steinway, презрительно величаемый «машиной», уходит на покой, уступая место своему скромному и застенчивому предшественнику — молоточковому фортепиано. Любой, кто впервые услышит этот инструмент, имеет все основания для культурного шока — в его тембре столь причудливо сочетаются клавесинная колкость и фортепианная мягкость, что диву даешься: кажется, что какой-то Мичурин от музыки намеренно скрестил два инструмента и новоявленный гибрид пустил в тираж. Усаживающийся возле миниатюрного инструмента Билсон смотрится комично: не пристало взрослому дяде такие хрупкие вещи играть, не дай бог сломает. После первых тактов понимаешь, что действительно не пристало. Билсон, человек с недюжинной хваткой, иногда, конечно, может сотворить нежнейшее пиано (как в семи багателях Бетховена), но в остальное время груб и до обидного неаккуратен. А ведь любая неверная нота тут же летит в зал — ее не закроешь ни характерным клавесинным треском, ни густой рояльной педалью. Фальшивых нот, впрочем, можно было не считать: по мнению историков музыки, в галантном веке играли и пели тоже не ахти как чисто. Главная печаль в другом. Утратив привычную нам фортепианную стать, опусы венских классиков стали походить на дорогие сувениры — такие выставлены в Оружейной палате, ими вроде и не пользовались, но на вид — сто лет в обед. Молоточковое фортепиано создает удивительный эффект: возвращая нас на 200 лет назад, оно апеллирует к тому восприятию, которое, как ни крути, современному человеку не свойственно. Этот инструмент обладает чудесным ароматом, насладившись которым хочется, однако, вдохнуть свежего воздуха и проехаться на шикарной машине, называемой Steinway. |