 Музыкальная критикаНовый «Китеж» и генплан ГергиеваВ Мариинском театреВедомости / Понедельник 12 февраля 2001 Такого насыщенного сезона, как нынешний, Мариинский театр не знал даже в годы правления Валерия Гергиева, ввергнувшего театр в непривычный для русского коллектива западный конвейер премьер и гастролей. Международный успех Мариинки во многом связан с «неусидчивостью» и ориентированностью на западный рынок ее художественного руководителя. Западные театры работают прежде всего для собственного зрителя, Гергиев утверждается за границей. Чтобы понять это, достаточно посетить Мариинку в тот момент, когда ее главный дирижер выполняет свои западные контракты. Мариинка уже забыла о тех временах, когда, как во всем мире, Гергиев неделями готовил новый спектакль вместе с другими постановщиками. Поэтому и репертуар он выбирает чаще всего знакомый, чтобы короткими наездами в Питер возобновлять некогда отрепетированные произведения. Только что состоявшаяся премьера оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» — уже третья версия Мариинки. К чести Гергиева, он был неудовлетворен двумя предыдущими постановками литургической оперы Римского-Корсакова, претендующей на звание «русского Парсифаля». Заменить сакральный кич на современный спектакль, который не стыдно было бы показать на предстоящих лондонских гастролях, Гергиев поручил молодому режиссеру и сценографу Дмитрию Чернякову. Москвич Черняков уже успел поразить воображение критики своей малобюджетной, но стильной постановкой в Новосибирске современной оперы «Молодой Давид». Но балетно-опереточное жюри последнего фестиваля «Золотая маска» не смогло оценить режиссерскую работу Чернякова по достоинству, и премии он не получил. Теперь на стороне дебютанта Мариинки финансовая мощь и поддержка Гергиева. Но еще неизвестно, кто больше выиграл от такого сотрудничества. Молодому режиссеру удалось то, о чем многие маститые только мечтали. Черняков прекрасно обходится без икон, крестов, луковок церквей, утверждая сакральность не во внешних атрибутах православия, а в душевном состоянии героев. Он возвращает трюизму «искать Китеж в себе» истинный смысл, основанный не на общепринятых определениях религиозного толка, а на современном театральном языке. Поэтому его Китеж внематериален, всегда невидим (его заменяет пустая сцена), а Небесный град возвращает публику к заросшей камышом сторожке Февронии, где начинается ее «Похвала пустыне». При этом китежский миф тесно переплетается с петербургской фантасмагорией Достоевского и Белого. Это подчеркнуто не только отсутствием ярких красок и узнаваемыми элементами сценографии (двор-колодец, мутант — Медный всадник, блокадные санки). Промозглая питерская сырость, вечная мгла сочится со сцены в болотной «пустыне», в сцене Малого Китежа, «сече при Керженце» (одно решение этой симфонической картины могло бы принести Чернякову успех), в сцене исчезновения Китежа, который татарам является сквозь голубой лед озера Светлый Яр. Черняков цитирует в своем спектакле декорации Васнецова и Коровина к мировой премьере оперы. Чтобы тут же уйти от этой живописности и декоративности, которая почти 100 лет заставляет художников превращать «Китеж» в прянично-леденцовую глыбу. Отрицание сказочности и возвращение оперы Римского-Корсакова, этой сакральной «святой коровы», в театральный обиход — еще одна задача режиссера. Феврония в кедах, Гришка в «трениках» с оттянутыми коленками, райская птица Алконост в оренбургском платке, покуривающая папиросы в форточку, нищие вместо лесных зверей, просящие милостыню баянисты и «афганцы». Все эти приметы сегодняшнего дня виртуозно вплетены в ткань спектакля. Черняков свободно перемешивает исторические и культурологические пласты, всегда тонко следуя за непростой музыкой композитора. Он не превращает эпатаж в намеренный прием, при этом оперная режиссура впервые за многие годы отказывается от приемов устаревшего психологического театра, от тотального мизансценирования в духе Бориса Покровского, что еще не удавалось ни одному оперному режиссеру в России. Очень больно видеть, как в отсутствие Гергиева (который продирижировал только самым первым спектаклем) замечательный спектакль Чернякова гибнет в хаосе Мариинского театра. Когда оркестр играет как попало, певцы проговаривают свои партии скороговоркой, а старая машинерия Мариинки еле справляется со сменой декораций. Удивительное свойство наших театров: работать над спектаклем столько времени и задвинуть его сразу после премьеры. На Западе, где новые спектакли играют 5 — 6 раз, публика имеет больше шансов увидеть цельный продукт. Но Мариинка во главе с Гергиевым быстро теряет интерес к постановкам: иначе не может быть в театре, где царит вечный аврал. После «Китежа» труппа Мариинки участвовала в постановке «Бала-маскарада» Верди в Парме (режиссер — Андрей Кончаловский). Мариинка обещает показать еще «Богему» Пуччини в постановке Яна Джада, «Снегурочку» Римского-Корсакова в исполнении списанного в запас Алексея Степанюка и «Макбет» Верди (режиссер — Дэвид Маквикар). На фестивале в Баден-Бадене 31 мая покажут новую «Травиату» в постановке модного Филиппа Арло, а за пять дней до этого в Питере все же пройдет премьера «Валькирии». После «увольнения» из постановочной команды вагнеровской тетралогии Иоханнеса Шаафа (его «Золото Рейна» даже номинировано в этом году на «Золотую маску») «Валькирию» будет ставить Дэвид Фриман, чья «Саломея» на старте нынешнего сезона была уничтожена даже приближенными к Гергиеву критиками. Если всем этим планам суждено сбыться, то весь букет оперных премьер можно будет оценить на июньском фестивале «Звезды белых ночей», который обещает посетить Пласидо Доминго. Великий тенор и друг Гергиева обещается спеть партию Зигмунда в «Валькирии» и продирижировать «Аидой». Юрий Башмет собирается продирижировать концертным исполнением редкой оперы Россини «Путешествие в Реймс». Что из этого сумасшедшего списка будет показано на последующих гастролях Мариинки в Лондоне, пока неизвестно. Но можно сказать точно: новая постановка «Китежа» станет украшением очередного лондонского тура питерского театра. Остается надеяться, что «Китеж» не постигнет судьба «Пиковой дамы» в постановке Александра Галибина, которую критики изо всех сил нахваливали, а Гергиев отбросил ее за ненадобностью, даже не пустив на «Золотую маску» в Москву. |