 Музыкальная критикаСладкоголосая птицаКонтртенор Йохан Ковальский в КремлеВедомости / Четверг 26 октября 2000 В Оружейной палате Московского Кремля прошла выездная встреча членов международного общества «Друзья Русского музея». На один вечер из Питера в Москву приехало 12 полотен русских императоров, включая картины Репина и Крамского. После вернисажа и официальной части, на которой в члены общества были приняты бизнесмены из России и Италии, состоялось первое московское выступление всемирно известного контртенора Йохена Ковальского. Мировая мода на высокие мужские голоса пришла несколько десятилетий назад, когда в Европе расцвел интерес к старинной музыке и аутентичному стилю ее исполнения. Чтобы заменить кастратов, для которых писали свои оперы барочные композиторы, сотни лирических теноров штурмовали женский, альтовый, регистр. И сейчас, когда контртеноров в мире чуть ли не больше, чем обычных меццо-сопрано, способных спеть Кармен, публику уже не удивляет контраст между мужской внешностью и женским голосом певцов. Специфическое звучание искусственных голосов с лихвой окупает их нетрадиционное мастерство — виртуозные рулады и фиоритуры продолжают действовать на слушателей как наркотик. Но даже в общем мейнстриме муже-женских голосов имя немца Йохена Ковальского стоит особняком. Уже долгие годы ему принадлежит звание самого звездного контртенора, чьи компакт-диски расходятся невиданными для классической музыки тиражами. Известность ему принесли совместные работы с берлинским режиссером Гарри Купфером, в спектаклях которого Ковальский бегал по сцене с маленьким телевизором в руках и творил еще бог весть что. Кроме того, круг интересов певца выходит за рамки обычного для контртенора старинного репертуара: он поет много камерной вокальной музыки, знаменит как исполнитель партий Федора в «Борисе Годунове» Мусоргского и князя Орловского в «Летучей мыши» Штрауса, обычно исполняемых женщинами. В свой первый приезд в Москву Ковальский решил сразу продемонстрировать широту творческих интересов, начав с исполнения русской народной песни «Душечка». Публика была сражена наповал, хотя и несколько смущена кабацким надрывом. Позже, когда Ковальский исполнял романсы Чайковского («Нет, только тот, кто знал» и «Средь шумного бала») и Римского-Корсакова (восточный романс «Пленившись розой, соловей…»), ему так же явно не хватало понимания стиля русской музыки. Исполнение их на хорошем русском языке (который певец демонстрировал и между номерами, сам объявляя их) всегда сопровождалось «страстной», фольклорной манерой. Лучшей в русском репертуаре вечера оказалась «Колыбельная» Дунаевского из кинофильма «Цирк», которую Ковальский, регулярно исполняющий популярную музыку, пел с мастерством поп-звезды. Но самое лучшее впечатление, конечно, оставила немецкая вокальная лирика. Ковальский и его великолепный аккомпаниатор канадец Шелли Катц просто соревновались в идеальной «музыкальности», по каждому можно было проверять ноты. Немецкие народные песни Брамса, песни Шуберта, Моцарта и Рихарда Штрауса — та музыка, в которой Ковальский чувствует себя небожителем и умеет передать это залу. Стиль пения звезды мировой оперы сильно изменился во втором отделении, когда он представил коронный контртеноровый репертуар: арии из опер Генделя, Баха, Глюка. Возможно, если бы ему подсказали, что романсы Чайковского лучше петь почти так же строго, как Баха, то его желание петь русскую музыку для русской публики было бы более оправданно. Когда в Россию приезжают мировые звезды, то пугаться начинаешь еще до концерта: или болен, или не в голосе. Ковальский приехал к нам после десятилетий триумфов на сценах Ковент-Гардена и Метрополитен-оперы, но в отличной форме. Жаль только, что услышать это смогли лишь несколько десятков высоких гостей Оружейной, а не широкая публика. Похоже, что только бедная российская культура может себе позволить организовать такие гастроли, заранее отказываясь от коммерческого успеха, который обещают большие концертные залы. Правда, приезд даже самых громких имен мировой оперы требует невиданных вложений в их промоушн, поскольку наша публика остается оторванной от мирового музыкального процесса. Так что не известно, смог бы заполниться на концерте мирового контртенора Большой зал Московской консерватории. |