 Музыкальная критикаБудущее в прошедшемИсполнение оратории Генделя «Мессия» обещает быть аутентичным — в таком виде в России ее еще не слышали Ведомости-Пятница / Пятница 20 февраля 2009 В своей чрезвычайно занимательной книге «Смычок в шкафу» (М., Аграф, 2008) дирижер Лев Маркиз пересказывает анекдот, ходящий среди британских музыкантов. Скрипач жалуется приятелю: «Представляешь, мне снится, что я сижу и играю “Мессию”. Вот ужас-то!» Приятель утешает: «Но ты проснулся, и ужас развеялся». «Напротив! — восклицает первый. — Я проснулся и понял, что я именно это делаю!» Действительно, оратория Генделя исполняется в Британии столь часто, что музыканты могут сыграть ее хоть во сне. Та же история со «Страстями» Баха в Германии. Что касается нас, то последние мы знаем много лучше, чем генделевскую ораторию. «Страсти по Матфею» в России исполняли много раз, причем видные европейские музыканты. «Страсти по Иоанну» тоже — в частности, дирижер Петер Нойманн с Кельнским камерным хором и оркестром Collegium Cartusianum. Они же едут к нам и сейчас, но только вот теперь с «Мессией» Генделя. Петер Нойманн — видный аутентист, его хор и оркестр относятся к числу лучших «исторически информированных» коллективов. К тому же немцы, кажется, пока играют Генделя бодрствуя. Певцы-солисты, впрочем, в основном британские, но они будут петь вчетвером за семерых — столько было у Генделя на дублинской премьере в 1742 году (Гендель за свою жизнь и сам пару раз был на грани разорения, а нам и подавно надо экономить). Несмотря на это, исполнение обещает быть аутентичным, а применительно к старинной музыке это значит быть современным и правильным. Получается, что живьем мы в таком виде «Мессию» раньше не слышали. Поэтому даже тех, кто может насвистеть хор «Аллилуйя» с той же легкостью, что и «Славься» Глинки, ожидает… не скажу «захватывающее приключение», нет, длинный вечер с величественной, степенной музыкой, полной благочестия, красот и могучего чувства всеобщности человечества. Эффект, который производит оратория, — чувство всеохватности, прозрения, полета. Рождается оно благодаря музыке. С одной стороны, Гендель пишет настолько ясно и просто, что по одной «Мессии» можно изучить всю полифонию и гармонию вместе взятые. С другой — он смел и абсолютно свободен: начинает и обрывает арии и фуги как хочет, повелевает формами так, как велит только высшая логика смысла. В отличие от баховских «Страстей», по-немецки проникновенных, где все дышит и кровоточит «здесь и сейчас», оратория Генделя по-британски имперсональна и обнимает вечность. Как в английском языке, будущее дано здесь в прошедшем. Мессия — это Христос, который еще придет, даже имени его никто пока не знает. Повествуя о тех же событиях, что и Бах, Гендель пользуется текстами почти сплошь из Ветхого Завета, словно пророку Исайе больше известно про Христа, нежели очевидцам событий — евангелистам: последние цитируются много меньше. И даже посвящая страницы деяниям и мукам Иисуса, Гендель берет не стихи из Нового Завета, а цитирует псалмопевца Давида, жившего задолго до. Гендель словно убеждает нас, что пришествие Мессии еще впереди. Так оно и есть: недаром в финалах второй и третьей частей оратории распеваются строки из пророчества уже новозаветного — Откровения Иоанна Богослова. Суть оратории — в предощущении человечеством великого, а оно, говорится нам, все еще готовится, что в первом веке, что в восемнадцатом, что сейчас. Так что засыпать опасно: ведь не знаешь, где потом проснешься. 22 февраля, Концертный зал им. Чайковского, Триумфальная пл., 4/31, тел. 232 53 53 Мессия — это Христос, который еще придет, даже имени его никто пока не знает |