 Музыкальная критикаАдрес статьи: http://friday.vedomosti.ru/article.shtml?2006/08/25/8063 Экосез не танцуемБольшой театр открывает сезон лирическими сценами Петра Ильича Чайковского в постановке Дмитрия ЧерняковаВедомости-Пятница / Пятница 25 августа 2006 В истории Большого театра наступило очень счастливое время. Основная сцена закрыта на реконструкцию. Казалось бы, проблем хоть отбавляй: как уложиться в сроки, как успокоить депутатов и чиновников, как занять труппу, как не забыть репертуар. Но главная проблема исчезла. Дело в том, что раньше каждый зритель знал, как должна выглядеть опера в Большом театре. Особенно это касается русской оперы. Борис Годунов должен быть при бороде и короне, а Ленский — в меховой шапке, и на него должен падать снег. Так было всегда, а иного в историческом здании и представить нельзя. Теперь в это помещение ход открыт только людям в касках. Зрителей просим на Новую сцену. А там никаких традиций. В этом сезоне совершенно нового «Бориса Годунова» на Новой сцене поставит Александр Сокуров. А «Евгения Онегина» — Дмитрий Черняков, и премьера на носу: 1 сентября Большой театр откроет ею свой 231-й сезон. О том, каким будет спектакль, Черняков распространяться категорически отказывается. О «Хованщине» Мусоргского, которую он выпустит через год в Мюнхене, Черняков говорит много охотнее. А здесь: придете — увидите, и точка. Будет ли на Ленском меховая шапка? Как ни странно, кое-что на эту тему сказал «Пятнице» не режиссер, а главный дирижер театра Александр Ведерников: «Какие на персонажах костюмы — в сущности, неважно». Надо сказать, что между дирижером и режиссером царит полное взаимопонимание — такое в оперном театре встречается нечасто. Тем более что вместе они раньше не работали. Черняков поставил четыре оперы русских композиторов — от Глинки до Стравинского, но без Ведерникова. Ведерников продирижировал, наверное, дюжиной русских опер — от Глинки до Десятникова, но без Чернякова. Однако почва для объединения, безусловно, существует. Оба убеждены: опера должна быть целостным произведением, в котором музыку и сцену разделить нельзя. Одно к другому механически приложиться не может, смысл и эмоция творятся только сообща. Например, старый «Евгений Онегин», что шел на основной сцене в постановке 1944 года, это качество давно утерял — несмотря на то, что декорации Петра Вильямса по-прежнему прекрасны. «Будет ли новый спектакль полемичен по отношению к старому?» — спрашиваем у Ведерникова. «Пародировать не будем», — уверяет маэстро. Полемика заходит много дальше: она в том, чтобы вернуться к первоначальному замыслу Чайковского. В 1879 году «Евгений Онегин» впервые увидел свет отнюдь не на подмостках императорских театров, а был дан силами студентов Московской консерватории. Чайковский даже придумал для своего произведения новый жанр: «лирические сцены», подчеркивая, что «Онегин» — совсем не «опера» в торжественном понимании слова. Потом, когда его шедевр был оценен по достоинству, он все-таки попал на императорские сцены и стал оперой, а композитор, смирившись, сделал вторую редакцию, для которой написал шикарный экосез. Задача — снова сделать «Онегина» «лирическими сценами». Задача эта, во-первых, текстологическая — экосеза не будет, а на его месте появится хор из первой редакции. И еще вернутся 16 тактов в сцене бала у Лариных, а их никогда не пели в Большом театре. А также некоторые драгоценные нюансы, погибшие в окончательной редакции. Во-вторых, задача эта содержательная: не соблазнившись постановочной пышностью, сосредоточиться на истории «аутсайдеров» — такой термин применил по отношению к Онегину и Татьяне главный дирижер, чуть намекнув нам на то, какой уклон принимает режиссерская интерпретация. Надолго ли рассчитан показ нового «Евгения Онегина»? Привыкнет ли публика к тому, что ей не всегда дано знать наперед, как должна выглядеть русская опера? Или с возвращением на основную сцену пора будет возвращаться и к почтенным постановочным традициям? Не терзайте вопросами. Дайте насладиться свободой, ведь срок ее так недолог. А голосовать, если хотите, можете ногами. |