 Музыкальная критикаИдем на ТюильриНа сцену Большого возвращается «Пламя Парижа»: балет о Французской революции — далеко не единственный пример изображения истории в танце Ведомости-Пятница / Пятница 27 июня 2008 Балет и исторические сюжеты всегда пребывали в напряженных отношениях. А чего еще можно ждать от искусства, которому нужно четыре часа на простейший рассказ: вот принцесса, она юна и прекрасна, но от укола веретена засыпает и спит долго-долго, а это принц, которому суждено ее поцеловать и развеять злые чары. С таким подходом, казалось бы, безнадежно соваться в сложные исторические процессы. Однако балету всегда очень этого хотелось. XVIII век: попытка реализма Еще в XVIII веке общеевропейским успехом пользовался балет «Горации и Куриации» на древнеримский сюжет о гибели двух братьев — его поставил балетный реформатор Новерр, первый заговоривший о реализме в танце. Именно он внес в бессюжетные танцы фабулу, драматическое напряжение. Но даже сто лет спустя прогрессивных людей от сближения сцены и жизни передергивало — Некрасов гневно поучал: «Так танцуй же ты “Деву Дуная”,/ Но в покое оставь мужика!» XIX век: куртуазная дипломатия Безусловно, балет сам давал повод для подобной отповеди — слишком злоупотреблял виселицами на сцене да расстрелами; моду на это, вероятно, ввел итальянец Сальваторе Вигано, в 1809 году поставивший в Венеции балет из русской истории «Стрельцы». В исторических событиях здесь искали не причины и следствия, а идеальных героев — от Ричарда Львиное Сердце до Жанны д'Арк. Так что в XIX веке гораздо естественнее получалось, когда хореограф отражал историческую реальность посредством сказок и мифов. Ту же «Спящую красавицу» Мариус Петипа поставил ведь не просто потому, что любил сказку Перро, — само появление этого спектакля в 1890 году было своего рода художественно закрепленным пактом дипломатических отношений между Россией и Францией. XX век: балет как плакат По-настоящему взялся за историю только XX век, когда сразу несколько хореографов предложили свой подход к проблеме. Самым лаконичным, пожалуй, оказался Морис Бежар, превративший балетное искусство в плакат. Среди его опусов есть и «Сиси, королева-анархистка» — посвящение австрийской императрице, и «1789 год и мы» на музыку Бетховена. А также балет с невинным названием «Жар-птица»: созданный в 1970 году на волне европейского увлечения маоизмом, он посвящен русской революции и всем революциям вообще — в нем танцовщик в красном трико, словно факел, возносился над миром, погибал и воскресал как птица феникс. За два года до «Жар-птицы» собственную версию мифа о революционном лидере представил Юрий Григорович в «Спартаке». Он не увлекался красотой этнографических танцев — жестко срубил историю из массовых битв, монологов Спартака и его антагониста, полководца Красса, которые прослоил любовными дуэтами. Хореографические решения Григоровича оказались наглядны, как стих Маяковского: вряд ли можно придумать что-то более запоминающееся, чем три прыжковых па Спартака по диагонали, — в контексте спектакля они звучат символом непобедимой воли и физической мощи. Из XX в XXI: без «плохишей» Среди учителей Григоровича был Василий Вайнонен — один из самых обласканных советских хореографов, забытый новым временем. Он ставил спектакли про футболистов и вредителей, партизан и пионеров, переделал классического «Щелкунчика», который большинству известен именно в его версии. 75 лет назад Вайнонен создал балет, который принес ему наибольший официальный успех, — «Пламя Парижа» на музыку Бориса Асафьева. В этом спектакле в дворцовых интерьерах позировала Мария-Антуанетта из миманса и исполняли классическое па-де-де актеры придворного театра, а на площади перед Тюильри под триколором отплясывали баски. Форму старинного спектакля Вайнонен наполнил новым содержанием — классовой борьбой. Спектакль с десятками танцовщиков, сотнями костюмов и впечатляющими декорациями — именно этого ждут сегодня от Большого балета. «Пламя Парижа» — последний подарок Алексея Ратманского труппе, которую он возглавляет до конца года. В старом либретто аристократы насиловали и убивали, крестьяне проявляли чудеса дружбы и патриотизма — поэтому Ратманский начал с его перекройки. Он говорит, его зажигает поход на Тюильри, но нельзя не видеть и другую сторону этого похода — растерзанных герцогинь и баронесс, зверств террора. В этом спектакле не будет «плохишей» и «хорошей». Будут сложные люди, как в жизни. 3-6 июля, на Новой сцене Большого театра, Театральная пл., 1, тел. 250 73 17 |