 Музыкальная критикаС московским акцентомБольшой театр осваивает чужую классикуВедомости / Пятница 24 декабря 2004 Чтобы вернуться в мировой балетный истеблишмент, труппа Большого театра уже несколько сезонов осваивает западные достижения последних 50 лет. Однако неизменно придает этим достижениям местный акцент. Так случилось и с хореографией легендарного Джона Ноймайера, который дебютировал в Большом постановкой своего старого балета «Сон в летнюю ночь».Среди 140 опусов Ноймайера Большой театр остановил выбор на «Сне в летнюю ночь». Двадцать лет назад Гамбургский балет привозил этот спектакль в Москву, и именно с него началась любовь российских балетоманов к Ноймайеру. «Сон в летнюю ночь» не травмировал психику, привыкшую к монументальным балетам с солидной литературной основой. Несмотря на то что постановщик откорректировал сюжет шекспировский пьесы, превратив Титанию и Оберона в двойников Ипполиты и Тезея, а действие перенес из Афин в один из европейских дворцов XIX в., диадемы, шлейфы, пуанты остались на привычных местах. За это Ноймайеру простили скрещение Мендельсона с авангардной музыкой Лигети, которая к тому же идеально сочеталась с ледяным композиционным совершенством «сонного царства» Титании и Оберона. А хореографический язык, в котором достижения модернистских технологий надежно базировались на свободном владении классическими богатствами, позволял вписать одного из лидеров западного балетного прогресса в стан вассалов Петипа и Григоровича. Обаяние этого образа оценили не только в России: на Западе Ноймайер востребован как один из немногочисленных хореографов, предложивших альтернативу большому классическому спектаклю XIX в. Обладатель университетского филологического диплома, он облагородил старый балетный подход к литературе — для него она не источник «истории» или повод продемонстрировать на роскошных декорациях состоятельность попечителей Гамбургского балета. Ноймайер поставил на сцене не только традиционные для балета «Ромео и Джульетту», «Отелло», «Историю Золушки», «Даму с камелиями», но и «Волшебный рог мальчика», «Пер Гюнта», «Трамвай «Желание». И все же лучшие спектакли этого хореографа — те, где ему не приходится опираться на литературный сюжет и где ничто не мешает его диалогу с музыкой. Но Большой театр рационально предпочел балет, который не только подтвердил свою финансовую оправданность в Париже, Вене, Копенгагене и десятке других европейских городов, но и выглядит братом — пусть и двоюродным — традиционным московским спектаклям. Однако главные успехи балета Большого театра в последние годы были связаны с теми проектами, которые выглядели авантюрами. И обманчивая традиционность «Сна в летнюю ночь» лишила труппу драйва и спринтерской скорости, набранной за несколько прошлых сезонов. Танцовщики Большого театра воспитаны на «Тенях» из «Баядерки» — первом в мировом балете образце, в котором эмоция рождается не из сюжета, а из чистого танца. Но в ноймайеровских картинах «сна» кордебалет воспроизводил лишь каркас хореографии — с тщательностью, достойной утренней гимнастики. И показывал привычный класс только в сценах, нагруженных бытовыми подробностями. В отсутствие поддержки кордебалета спектакль оказался безраздельно принадлежащим солистам — Ноймайер когда-то предусмотрительно заполнил «Сон в летнюю ночь» множеством разнообразных сольных партий. В историю Большого этот балет наверняка войдет благодаря тому, что открыл второе дыхание у танцовщиков, про которых, казалось, все давно известно: сделал очевидным комический талант Нины Капцовой (Елена) и Владимира Непорожнего (Деметрий), представил делающую карьеру классической танцовщицы Светлану Захарову (Титания-Ипполита) идеальной исполнительницей современной хореографии, обнаружил, как идет простодушие изощренному танцу Марии Александровой (Гермия) и каким нераскрытым кладезем остается Ян Годовский (Пэк-Филострат). Кроме того, Ноймайер представил Москве премьера Гамбургского балета Ивана Урбана — этому танцовщику пришлось срочно спасать Большой театр, когда заболели все четыре исполнителя партии Лизандра. Танец Урбана дал ощутить, как исполняют Ноймайера в идеале — не как музейного классика, а как живого хореографа, смотрящего спектакль из-за кулис. |