 Музыкальная критикаНижинский по гамбургскому счетуТруппа Ноймайера начала гастроли в ПетербургеВедомости / Понедельник 14 июля 2003 Появление этого спектакля Джона Ноймайера в Мариинском театре должно было символизировать возвращение легендарного танцовщика и хореографа на родную сцену. Зал, захлебываясь в сентиментальных слезах, в финале аплодировал стоя. Акция определенно была триумфальной, однако сам балет едва ли можно отнести к числу шедевров Ноймайера. Гамбургский балет — один из лучших театров Европы — приезжал в Россию всего трижды: в 1982 г. в Ленинграде был показан «Сон в летнюю ночь», в 1990-м в Москве и Ленинграде шли «Пер Гюнт», «Пятая симфония Малера» и «Тристан», а года три назад солисты компании участвовали в сплющенном гала-концерте с солистами Мариинки, который устраивал в Москве Альфа-банк для узкого круга своих друзей. Поэтому у нас мало кто помнит, как выглядят спектакли, определившие место Ноймайера — художественного и административного лидера труппы — на балетном олимпе. И если бы на «Нижинского» не была возложена функция красивого культурного жеста, вряд ли из 125 опусов хореографа именно он стал бы визитной карточкой Гамбургского балета. Этот спектакль 2000 года рождения уже был показан на многих фестивалях, гостил в Opera de Paris, в следующем сезоне совершит турне по США, где его примут вашингтонский Kennedy Center и City Center в Нью-Йорке. Но успех «Нижинского» подозрительно напоминает мнимые победы наших балетных провинциалов, вырвавшихся за пределы родных осин, которым за строчку russian ballet в других провинциях прощают кордебалет из семи лебедей. Судьба Вацлава Нижинского — выпускника Петербургского театрального училища, солиста Мариинского театра и звезды дягилевских «Русских сезонов», уместившего в семи годах карьеры феерический взлет к славе и трагедию безумия, — стала главным балетным мифом ХХ в. О нем, как ни об одном другом танцовщике и хореографе, написаны тонны исследований и воспоминаний, сняты художественные и документальные фильмы. К своему «Нижинскому» Ноймайер готовился целую жизнь. Еще в 1979-м увидел свет его балет «Вацлав» на музыку Баха. Он создал собственные версии спектаклей, где прославился Нижинский-танцовщик: «Жар-птицу», «Видение Розы», «Шехеразаду», дважды обращался к теме «Петрушки». Переосмыслил его революционные спектакли «Весна священная» и «Послеполуденный отдых фавна». Ноймайер — обладатель богатейшей коллекции документов, афиш, рисунков, скульптур, редких фотографий дягилевской звезды. Каждый год он завершает свой уникальный балетный фестиваль Hamburger Ballet-Tage гала-концертом мировых звезд, который тоже носит имя Нижинского. В балет-биографию Ноймайер вложил всю любовь к человеку-мифу. Поэтому оригинального пути хореограф не искал, сконцентрировавшись на силе своих чувств. Как у всех предшественников, подложкой под «танцы о Нижинском» у него служат подлинные события из жизни, густо перемешанные с фантазиями на тему «Шопенианы», «Фавна», «Игр», «Весны священной». Балет, по несколько устаревшей моде драматического театра, начинается «за тактом»: интурист еще инспектирует живописный плафон и количество хрусталя в люстре Мариинки, когда на сцену выходят первые персонажи, активно разговаривающие, смеющиеся — ничем не выдающие своего балетного происхождения. При появлении дамы в красном (Анна Поликарпова — в первом составе, Хезер Юргенсен — во втором) на фоне белоснежного приемного зала и черно-белых костюмов гостей становится понятно, что это устраивает прием на швейцарской вилле Ромола Нижинская. Раут катится по накатанным рельсам (католичка Ромола обходит гостей, по православному обычаю троекратно обцеловывая каждого) , пока на балюстраде не возникает демонический танцовщик, задрапированный в белое, — Иржи Бубеничек. Когда он, сбросив балахон и оставшись в черном, начинает резко и нервно метаться по сцене под патетическую двадцатую прелюдию Шопена, становится ясно, что это и есть Нижинский. Но как только к нему приходит воспоминание о сцене — его символом становится Арлекин из «Карнавала», одна из первых знаменитых ролей танцовщика, — так в лучах прожектора появляется еще один премьер Гамбургского балета — Иван Урбан. Узнать в высоком хрупком танцовщике с копной есенинских кудрей Дягилева можно только по фраку и цилиндру. Но Ноймайер и не стремится к портретному соответствию: в Иржи Бубеничеке гораздо меньше сходства с прототипом, чем в нервном и душевно тонком Александре Рябко — Нижинском из второго состава. В Анне Поликарповой, величавой русской красавице с огромной пшеничной косой, трудно узнать пикантную и резвую Ромолу, а спортивная современная американка Лаура Каццанига обликом явно не тянет на знаменитую красотку Серебряного века Тамару Карсавину. Разобраться же во взаимоотношениях героев под силу только тем, кто досконально изучил дневник Нижинского и мемуары людей из его окружения. Как хореограф с репутацией философа и университетским дипломом филолога, Ноймайер ставит спектакль о любви, войне и искусстве. Но, бесконечно сплетая в дуэтах, трио, квартетах и более многолюдных ансамблях Дягилева, Ромолу, Мясина, Фавна и Золотого Раба, которые делят между собой Нижинского, он превращает свой балет в сценический вариант «Каравана историй». Впасть в «эйфмановщину» Ноймайеру, конечно, не грозит — сентиментализм, воспитанный американским детством, в нем уравновешивается врожденной немецкой рассудочностью. Но на «Нижинском» с ностальгией вспоминаешь одноактные «Звуки пустых страниц», которые хореограф два года назад создал для Мариинского театра. Тот спектакль тоже был вдохновлен любовью Ноймайера — к музыке Шнитке. Но, лишенный биографических подробностей и сведенный к символическим фигурам, он рассказывал о художнике, музыке, смерти, творчестве гораздо подробнее, чем трехчасовой многонаселенный «Нижинский». Современные русские композиторы: Альфред Шнитке |