 Музыкальная критикаРыцарь светлого кирпича«Лоэнгрин» с участием Йонаса Кауфмана заранее считался гвоздем Мюнхенского оперного фестиваля. Гвоздь оказался непрочным Ведомости / Понедельник 20 июля 2009 Англичанин-режиссер Ричард Джонс и сценограф Ультц явно подпитывались впечатлениями от посещения замка Нойшванштайн, воздвигнутого по велению Людвига в Лебяжьей долине. Изучили интерьеры замка, по дороге метким взглядом «сфотографировали» пару типичных для здешних мест дощатых сарайчиков — сильно скошенных с одной стороны и резко обрубленных с другой. И готово дело: возник замысел и визуальный облик спектакля. Волшебная история о рыцаре в сверкающих доспехах, приплывшем в Брабант по озеру в ладье, влекомой лебедем, рассказана как история стройки. Созидание семьи подано как строительство уютного домика, точь-в-точь баварского сарайчика. Три акта — три фазы строительства. Пока звучит истаивающее знаменитым divisi cкрипок нежное вступление, на сцене перед чертежной доской стоит человек в робе и рисует проект будущего дома. Все дальнейшее — воплощение эскиза в жизнь. Все выше акт за актом громоздятся стены дома. Все яростней суматоха: кирпичи, раствор, строительный мусор, мешки с цементом захламляют сцену. Картинка подчеркнуто некрасива: рабочие обряжены в комбинезоны либо голубые тишотки, из-под которых выпирают пивные животы мужчин и корявые ляжки работниц. Комбинезоном уродуется вначале и стройная фигура Эльзы — красавицы и умницы Ани Хартерос. Сам Лоэнгрин появляется в вытянутых трениках, украшенных по бокам серебряными лампасами. Выход жгучего брюнета-мачо, кудрявого красавца Йонаса Кауфмана в трениках вызвал смешки в зале. Тем паче, что он тащил на руках пышнокрылого лебедя, вяло помахивающего клювом. Разочаровавшись в любви, герой обливает бензином супружеское ложе — эх, так и не пригодилось! — и загодя вытесанную деревянную колыбельку: а детей-то уж не будет! Поджигает новенький домик и выходит вон. Прямо Валгалла какая-то, «Гибель богов», а не «Лоэнгрин». Материализация надежд сорвалась, чертеж, воплощенный в камне и дереве, так и остался мечтой, исчезающей в языках пламени. А люди, покинутые лучезарным рыцарем, в финале совершают массовое самоубийство. Такая история. И не важно, что оркестр мюнхенской оперы, ведомый утонченнейшим Кентом Нагано, вздувался и опадал, радуя слух нагнетаниями и разряжениями музыкальной энергии. Что безумно красиво, страстно, томно пела Аня Хартерос, на харизме и обаянии которой держался весь спектакль. Что замечательный баритон Вольфганг Кох — Граф Тельрамунд истово прожил роль, пройдя путь от властительной уверенности злодея до отчаяния. Игра оркестра и пение солистов были восхитительны — если не считать того, что психофизика и природные голосовые данные Кауфмана более подходят к вердиевским партиям, нежели к вагнеровским. Но все музыкальные впечатления затенялись диссонансами визуального ряда. Фокус с деромантизацией вагнеровского мифа и дегероизацией рыцаря светлого образа не удался. Мюнхен Людвиг и лебеди Король Людвиг Баварский, горячий почитатель Рихарда Вагнера, мнил себя потомком Лоэнгрина. «Лебединое происхождение» подтверждалось изображением лебедя на замковом камне Хоеншвангау и смутными легендами, исстари бродившими по Лебяжьей долине. Именно поэтому Людвиг и сошел с ума на почве музыки Вагнера, услышав в детстве «Лоэнгрина». |