 Музыкальная критикаРайские стеклышкиМосква впервые услышала французскую оперную звезду Натали Дессей, а кроме того — сцену из «Лючии ди Ламмермур» с оригинальным звуком стеклянной гармоники Ведомости / Среда 27 апреля 2011 Московский дебют Натали Дессей состоялся на Московском пасхальном фестивале — в концертном исполнении силами Мариинского театра давалась опера Доницетти «Лючия ди Ламмермур» — и был сполна украшен всеми отличительными признаками давно знакомого нам на вкус кулича. Пасхальный фестиваль — ежегодное бедствие, которое случается с Валерием Гергиевым, оркестром Мариинского театра и публикой тех многочисленных городов России, куда под видом благородного просветительства привозят нестройные, недоученные шедевры классики в промышленных количествах. Фирменный пасхальный стиль — это темпы, которые устанавливаются спустя некоторое время после того, как номер уже начался, несобранный звук, невыстроенный баланс и прочие радости. «Лючия» исключением не стала — хотя год назад ее даже записывали на диск, но с тех пор успели благополучно забыть. Из всей оперы безупречно прошла лишь одна сцена — видимо, ее одну и успели вспомнить перед концертом. Это, конечно, знаменитая cцена сумасшествия Лючии, где героиня, только что зарезав в спальне мужа, в блаженном помешательстве призывает возлюбленного, с кем была обманом разлучена. Маленькая и хрупкая Натали Дессей обладает голосом, который, возможно, не велик, но летит превосходно, заполняя все пространство зала Чайковского. Вместе с тем певица сейчас не на пике формы — хотя и в самом цветущем возрасте. Московская публика ждала ее слишком долго, как Наина. Артистически Дессей все выполняет безукоризненно, технически — в основном тоже. Диапазона хватает, провалов нет, рулады выходят точно. Но голос приобрел слегка замусоренный тембр, в нем появилась легкая качка, а чистый звук, которым всегда так поражала французская певунья, теперь появляется лишь на отдельных нотах. В конце сцены нагрузка дала о себе знать — в трелях появилось напряжение, ближе к самому концу потребовалось упростить одну из рулад, а финальный ми-бемоль хоть и был взят, но чуть раньше оркестра, что свидетельствовало о немалой панике. Натали Дессей не привезла чуда, но чудо стояло рядом с ней. Именно в сцене безумия (зачем вообще исполняли всю оперу?) Доницетти использовал стеклянную гармонику — но театрам было не по карману приглашать лишнего музыканта, и гармонику заменили флейтой. Теперь же в мире начали возвращаться к первоначальной редакции, Мариинский театр пригласил Сашу Реккерта, музыканта, который сам же и изготавливает эти гениально простые инструменты — полые стеклянные трубки разных размеров, смонтированные в деревянный каркас, для самых высоких нот — простые бокалы, без воды. Музыкант постоянно смачивает руки и края трубок водой, играет на них, мягко проводя по краям ладонями. Поклонники оперы Доницетти всегда ощущают, что в сцене безумия Лючии рай где-то близко, можно дотянуться рукой. Теперь, когда в оркестр возвращена стеклянная гармоника, рай оказался прямо здесь. Звук невыразимой красоты и таинственности, нежнейший в высях и слегка винтажный внизу, он словно не имеет начала и возникает ниоткуда. Саша Реккерт умеет играть одноголосно, октавами, в терцию и брать аккорды — в сочетании с голосом и деревянными духовыми это рождает музыку совершенно неземного свойства. Заслужили ли ее мы, всю жизнь слушавшие «Лючию» в экономическом варианте?. |