Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Вторник 18 января 1994

Однажды Валерий Афанасьев обмолвился, что друзья не советовали ему играть в России слишком много -- привыкнут. Этого не произошло. Ученик Якова Зака и Эмиля Гилельса, давно уже живущий во Франции, Валерий Афанасьев пятый год подряд выступает на родине и стал одним из самых почитаемых нашей публикой музыкантов. Помимо пианистического дара, успеху артиста мистически способствуют и его никем не читанные романы на французском и стихи на английском. По словам писателя Саши Соколова, Афанасьев -- первый русский после Набокова, кто смог столь блестяще писать на неродном языке.

Человек, умеющий уходить от антитез -- таким является Валерий Афанасьева на исполнительской стезе. В его творчестве одно питает другое -- чувственное и рациональное, светлое и жестокое, гармоничное и бесформенное, длиннорукое и короткошеее. Важнее многого в Афанасьеве неразделимость интеллектуального и телесного: маленькие очки библиофила и тучная внешность гурмана. Тело полностью участвует в исполнении: сочинения, оставляющие безучастным пятый палец на ноге, просто не принимаются в репертуар. Поначалу казались излишне импозантными заниженная посадка пианиста и особенно манера вскидывать ладони к потолку зала. Однако сейчас даже педагоги консерватории рекомендуют студентам обратить внимание на этот жест -- именно он и доверяет инструменту полноценную паузу. А пренебрежение Афанасьева к "разыгрыванию" рук перед концертом говорит опять же о глубокой невозможности отделить физическое упражнение от умственной тренировки.

Афанасьеву претят новый академизм и забвение интереса к эксперименту, охватившие современную слушательскую Европу. Отвергая ложное стремление к подлинности, "единственному прочтению" или окончательной исполнительской версии, он стремится каждый раз предлагать подвижные, словно незавершенные интерпретации классической музыки. Исполнив (едва ли не единственный раз) современное сочинение -- "Макрокосмос" Джорджа Крамба -- с внушительной долей отсебятины, он постарался уклониться от встречи с автором. Неизвестно, какова была бы и встреча с Шубертом по итогам прошедшего концерта. Шесть музыкальных моментов, соч. 94 и Сонату соль мажор, соч. 78 -- Афанасьев сыграл, словно совмещая и перемежая несколько возможных прочтений. В сонате особо непредсказуемо чередовались гипнотическая протяженность и экзальтированная динамика в близких по материалу разделах. Порой же и то и другое уступало место почти примитивной прямолинейности.

"Если бы на ВДНХ был павильон счастья, то я был бы лучшим его экспонатом" -- так или в этом роде сказал Афанасьев в телевизионном интервью по первом приезде на родину. Россия теперь участвует в главном замысле художника -- "превратить свою жизнь в красивую авантюру" или даже "прожить как можно больше жизней" -- замысле, в котором вновь читается глубокая неразделимость гедонизма и стоицизма.

Мы же начинаем соприкасаться и с литературным творчеством музыканта. На концерте продавали книгу стихов Валерия Афанасьева "Back to the U.S.S.R", только что выпущенную в Петербурге в качестве приложения к альманаху "Петрополь". Английские оригиналы в ней напечатаны параллельно с русскими переводами самого поэта. Приведем пример наиболее точного соответствия -- отрывок из посвящения "Майе Плисецкой": Yet everyone adored your wings. (Dedalus would have melted with envy; Icarus would have remained on earth To see you at the Bolshoi Theatre.) Но всех пленили твои крылья (Икар от зависти бы лопнул Когда б в Большом тебя увидел; Дедал ногой со злости б топнул.)