Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Четверг 17 марта 1994

Пятый концерт написан в тональности ми-бемоль мажор. Победное, величественное звучание этой тональности впервые было найдено Бетховеном в "Героической" Третьей симфонии. Но если во время написания симфонии Бетховена воодушевляла патетика революции и фигура Бонапарта, то Пятый концерт сочинялся уже совсем в другую эпоху и с другими чувствами -- между датами создания этих произведений стоят покорение Наполеоном Европы и поражение австрийцев при Аустерлице.

В 1809 году непокорные испанцы заставили Наполеона поволноваться, и австрийцы тоже исполнились решимостью взять реванш. На первых эскизах концерта Бетховеном были начертаны слова: "В атаку! Победа!" В то же время нельзя сказать, что патриотизм стоял у великого композитора на первом месте. Он всерьез обдумывал предложение принять на себя руководство оркестром, сделанное королем Вестфальским Жеромом Бонапартом, братом Наполеона, и трем патриотически настроенным австрийским князьям пришлось срочно назначить ему немалое жалованье -- при условии, что он не покинет Австрию и не посрамит национальную честь. Вскоре Наполеон снова разбил австрийские войска, и сто двадцать тысяч французских солдат вошли в Вену. Бетховен прятался от обстрела в подвале дома своего брата. На одной из редких прогулок композитор был принят своей же полицией за шпиона, когда стал заносить записи в нотную тетрадь. Бетховен прекратил всякое сочинение; дикий и нелюдимый, начинающий глохнуть, он, однако, принял очень приветливо французского офицера, любителя музыки, и рад был обсудить с ним греческих и латинских авторов, а также Шекспира, которых читал в то время.

Когда было подписано унизительное Венское перемирие, Бетховен вернулся к Пятому концерту и создал произведение, соединившее в необыкновенной гармонии мощь и нежность, изящество и царственную поступь. В Лейпциге сочинение прошло на ура, в Вене провалилось: зато, по преданию, на звуках воинственной первой темы с места вскочил французский генерал и восторженно прокричал: "C'est l'empereur!". Во многих изданиях концерт назывался "Императорским" -- возможно, благодаря этому случаю.

Непатриотичный концерт имеет слишком много традиций исполнения, в том числе и экстравагантную, экспериментальную -- вспомним Глена Гульда, основоположника модернизма в фортепианном исполнительстве. Непохожий на Гульда Валерий Афанасьев тоже является законченным модернистом по всей совокупности своих эстетических ориентиров, как в музыке, так и в искусстве в целом (Афанасьев -- профессиональный писатель, поэт и полиглот). К тому же, помня о его непримиримом отношении к рутине современного исполнения классической музыки и нарочито неконвенциональных исполнительских трактовках, слушатель прошедшего концерта вправе был побаиваться за Бетховена, как и за любого другого классика, к которому приступает Валерий Афанасьев. Но своей интерпретацией "Императорского концерта" Афанасьев обнаружил абсолютно адекватное, конгениальное понимание бетховенских идей. В его прочтении все соответствовало олимпийскому духу классика -- и великолепная чувственность, и открытая парадоксальность, и современная эзотеричность, которую только и может сопоставить наша эпоха с философской эмблематичностью бетховенских тем, и даже небольшой процент воодушевленной мазни. Бетховен был своего рода модернистом внутри классицизма. Беспримерным образом переосмыслив и заострив классическую поэтику, он тем не менее не вышел за ее пределы. При жизни Бетховена уже цвело искусство романтизма, которое не могло бы появиться без националистической обособленности и послевоенно-упаднических настроений. Но эти веяния остались чужды певцу всечеловеческого единения, поэту духовной, а не национальной свободы. Возможно, в творчестве Валерия Афанасьева мы можем обнаружить сходную ситуацию противостояния господствующим ценностям. Во времена неоконсерватизма и апатии он остается по-старомодному въедливым апологетом модернизма, непослушным исследователем загадок прошлого и высокомерным обладателем их разгадок.

При всем сказанном нельзя не отметить, что подлинного ансамбля у пианиста с оркестром (или у оркестра с ним) в этот вечер не наблюдалось. Тем более тревожную интригу обещает предстоящий опыт Афанасьева с тем же Московcким симфоническим 22 марта в Большом зале: в список своих интересов Афанасьев решил занести еще и профессию дирижера. предполагает обсудить эту тему на следующий день после концерта.