Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Среда 19 октября 1994

В 50-е годы нашего века Глен Гульд стал играть Баха в неслыханно новой, подчеркнуто антиромантической манере. Через десять лет этого уже показалось мало. Шестидесятые годы стали временем рождения аутентичного исполнительства -- ансамблей Николауса Арнонкура, Густава Леонхардта и других, поставивших своей целью играть старинную музыку в строгом соответствии со стилем эпохи и на подлинных инструментах (хотя чаще -- на их копиях). Аутентичный стиль стал "новой волной" и своего рода вызовом нормам обычной концертной жизни.

Но все это было давно. Теперь ни в Европе, ни у нас ни о каком противостоянии не может быть и речи. Аутентичные ансамбли старинной музыки заняли место в концертной жизни наряду с квартетами, симфоническими оркестрами и индивидуализированными современными составами. Они есть в каждом крупном и мелком городе, и ни Москва, ни, разумеется, Париж тут не исключения.

Марка Минковского в Москве уже знают -- во всяком случае, неслучайные посетители прошедшего концерта. Музыка, исполненная "луврскими музыкантами", принадлежит композиторам конца XVII -- первой половины XVIII веков. Во французской музыке это время паузы: в 1687 году умер Жан-Батист Люлли, сподвижник Мольера, глава Королевской академии музыки, крупный новатор и полный монополист в области оперы, балета и инструментальной музыки. Первая опера другого новатора, Жана-Филиппа Рамо, была написана почти через пятьдесят лет после смерти Люлли. И тем не менее все это время светская придворная культура переживала необыкновенный расцвет (в отличие от духовной, к которой был потерян всякий интерес). Композиторы творили с такой скоростью и производительностью, что затем едва могли узнать свою же музыку на слух. Тем более что любимым жанром был pasticcio -- "паштет" из популярных опер разных авторов. Не только составлением таких паштетов, но и сочинением своих опер и кантат прославился Андре Кампра, видимо, самый заметный композитор того времени. При дворе Людовика XIV особой любовью пользовался Луи-Никола Клерамбо, плодовитый сочинитель светских кантат. Классицизм никак не мог добиться чистоты своих позиций в музыке -- особенно потому, что начавшаяся со времен кардинала Мазарини экспансия итальянской моды способствовала увлечению барокко.

Однако полную сенсацию в исполнении "Музыкантов Лувра" принесли не "Женщины" Кампра и не "Медея" Клерамбо (эта кантата, вопреки сюжету, заканчивается вознесением зарезавшей детей матери на небо), а Вторая музыкальная рекреация Жана-Мари Леклера, блестящего скрипача, доставившего очередную партию бурного итальянского барокко в Париж. Конечно, 95% творчества перечисленных, а также всех прочих авторов эпохи Людовика XIV составляют привычные схемы, любимые штампы и модные клише. Поэтому особую ценность представляют именно оставшиеся 5 %, где содержатся подлинные изобретательские изюминки -- внезапные смены метра, причудливое строение фразы или чуть-чуть непривычное сочетание голосов. Но ансамбль под управлением Марка Минковского следовал всем ста процентам партитуры с одинаковой почтительностью, увлеченностью и умением. Восемь музыкантов, игравших на копиях абсолютистских инструментов (гобой, флейта, две скрипки, виолончель, теорба, фагот и клавесин), представили, правда, лишь часть пышного состава луврского ансамбля, взятую в большое турне по странам Восточной Европы. Но они смогли дать прекрасный пример мастерства, вкуса и культуры в отношении к своей национальной музыкальной славе.

В составе ансамбля также выступили сопрано Сесиль Перрен (обладательница красивого и мягкого, пусть не очень большого голоса) и баритон Бретт Полегато (весьма техничный, при явном недостатке красивого тембра). Венцом программы стала кантата "Гераклит и Демокрит" композитора Баттистена (1680-1755), известного лишь знатокам эпохи. В ней два великих грека спорили о любви. Геродот страстно и аффектированно страдал, Демокрит призывал к оптимизму и неподверженности страстям. В последней части оба, не придя к единому мнению, тем не менее пели восхитительным дуэтом, что сделало подарок французской культуры Москве особенно запоминающимся и поучительным.