Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Суббота 24 декабря 1994

Выдающийся поэт и прекрасный прозаик Поль Валери читает в Коллеж де Франс курс поэтики. Эта небольшая восхитительная книжечка -- первая его лекция. На ее страницах Валери четко сформулировал основные проблемы поэтики, проблемы, по-видимому, разрешимые. Подобно Кроче, Валери полагает, что у нас нет истории литературы и что объемистые почтенные тома, присвоившие себе это название, скорее история литераторов. Валери пишет: "Истории Литературы следовало бы быть не историей авторов и событий их жизни или судеб их произведений, но Историей Духа как производителя и потребителя литературы. Такую историю можно было бы написать, не упомянув ни одного писателя. Мы можем изучать поэтическую форму "Книги Иова" или "Песни Песней", никак не затрагивая биографию их авторов, совершенно нам неизвестных".

Не менее технична и по сути своей не менее классична предлагаемая Валери дефиниция литературы. "Литература есть -- и ничем иным быть не может -- некий вид распространения и применения определенных свойств Языка". И далее: "Не является ли Язык лучшим из лучших литературных шедевров, если любое литературное творение -- это всего лишь комбинация возможностей определенного словаря по раз навсегда установленным правилам? Это сказано на странице 12. Но на странице 40 говорится, что творения духа существуют лишь в акте восприятия и что такой акт, очевидно, предполагает наличие читателя и зрителя.

Если не ошибаюсь, это замечание сильно отличается от предыдущего и даже противоречит ему. Первое как будто сводит литературу к возможным в границах определенного словаря комбинациям; согласно второму, воздействие этих комбинаций будет иным для каждого нового читателя. Первое устанавливает некое весьма большое, но конечное число возможных произведений; согласно второму, число произведений неопределенно, бесконечно. Второе предполагает, что время и обусловленные им непонимание и искажение сотрудничают с мертвым поэтом. (Не знаю лучшего примера, чем возвышенный стих Сервантеса: "Жив Господь, как страшит меня это величье!" В ту пору "Жив Господь" было междометием столь же обычным, как "каррамба", а "страшить" употреблялось как синоним "дивить". Подозреваю, что для современников этот стих звучал: "Ах, как дивит меня такая пышность!" -- или что-нибудь в этом роде. Нам же тут слышатся стойкость и великолепие. Дружественное Сервантесу время внесло правку в его корректуры).

Поль Валери. ? Москва. "Текст", 1994