Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Пятница 27 декабря 1996

-- Я имел в виду семью артистов. В идеале хороший театр -- это семья, и мы не раз испытывали ощущение принадлежности к ней. Сегодня Мариинский представляет собой семейный ансамбль, подобный театрам эпохи Малера и Тосканини. Мы не приглашаем известных певцов со стороны, а обходимся силами вокалистов собственной труппы. Не каждый день из тех восьми лет, что я руковожу Мариинской оперой, был идиллией, но в целом мы удачно прошли этот путь. Многие сделали себе имена и поют в лучших театрах мира. Мы провели крупные художественные акции (фестивали Мусоргского, Прокофьева, Римского-Корсакова), которые многому нас научили: мы выплеснули свободную энергию и поняли, на что способны. Моя роль сводилась к мобилизации огромного, тогда еще советского театра. Не говорю, что это подвиг, но это большой труд -- стало ясно, каков потенциал театра.

-- Здесь нельзя забывать о стилистике тех спектаклей, которые принесли этому театру мировую славу. Мы воссоздали "Руслана" в декорациях Коровина и Головина. Этот спектакль радикальный? Нет (хотя в виражах оперной эстетики 90-х годов критерии быстро меняются). Является он нужным? Да. Принес он ощущение победы? Нет. Помог он поколению артистов стать частью традиции? Да. Все не просто, и я избегаю односложных ответов.

-- Это части целого. Нельзя делать новых "Руслана" и "Садко", не показав их миру в живописи Коровина и Головина, в эстетике времен взлета Мариинского театра. Акция с "Русланом" -- точная. В "Саломее" мы не могли быть традиционалистами, поскольку в России нет традиции "Саломеи"... "Леди Макбет" или "Катерина Измайлова"? Я счастлив дирижировать той и другой редакциями. Важно было вернуть Петербургу эту оперу. Кстати, я считаю, что Молостова и Цыпин (столь эстетически разные) сделали хорошую работу, имевшую успех не только в Петербурге, но и в Германии -- стране ультрарадикального театра. Я не стыжусь выбора второй редакции. Обе должны быть известны миру. В России доказывают, что первая хороша, не слышав ее ни разу; на Западе не хотят знать "Измайлову", заведомо раздражаясь тем, что она одобрена коммунистами. А я считаю, что "Измайлова", может быть, более совершенная, чем "Леди Макбет". Но для того, чтобы можно было об этом говорить, мы и попробовали показать обе редакции. И если формулировать художественную политику Мариинского театра, то она в том, что Головин, Коровин и Федоровский не могут быть забыты. Что до радикализма, то вы согласитесь, что советский завод, десятилетиями выпускавший ЗИМы, ЗИСы, "Чайки", не может в одночасье возглавить прогресс в автомобильном дизайне.

-- Сейчас первый час ночи. В приемной восемь человек, с которыми я еще час буду работать над репертуаром. И вчера было так же. Что касается "Китежа": мы сделали попытку современного прочтения -- она потребовала продолжения. И сегодня, объявив возобновление "Китежа", мы решили его не давать: в процессе репетиций очертились новые возможности (дизайн света). Коллеги согласились с моим решением.

-- При продолжительности сезона в одиннадцать месяцев это невозможно. Ни один театр России не в состоянии предложить публике высокий уровень спектаклей, приглашая ее в зал шесть-семь раз в неделю. Конечно, отказаться от пятидесяти спектаклей -- здоровый шаг, но здесь действует сила инерции: театр всегда так работал при советской власти. Идеальную модель нашли западные коллеги. Метрополитен-опера открывает сезон в октябре, закрывает в апреле. На две летние недели "Мет" выезжает в Кливленд, Сан-Франциско. Они бывают и за пределами Америки -- сейчас все чаще и чаще.

-- Вы должны отстаивать свою репутацию, право быть в лидирующей группе. Оркестр Венской филармонии ежегодно дает три-четыре концерта в Карнеги-холле, Токио, Лондоне, Париже, Зальцбурге, Берлине, Мюнхене, Милане. Зачем? Потому что формула истинного успеха -- выступление "живым звуком", не через запись. Я не отказываюсь от малейшей возможности выступить в крупнейших залах мира. Вопрос в том, с чем и когда. Два года назад Мариинский оркестр открывал сезон в Карнеги-холле вагнеровским "Парсифалем" -- каждый оркестр мира и каждый дирижер сочтет это за честь. Я настоял, чтобы мы рискнули, и открыли сезон не гарантированно победоносной увертюрой "1812 год"...

-- Вагнер -- это болезнь оперы. Заразиться ею легко, излечиться трудно. Этой болезнью страдают более ста лет все великие театры мира. Если мною движут амбиции руководить великим театром, я должен сделать так, чтобы в ближайшие три-четыре года на этой сцене появились четыре или пять вагнеровских постановок. В основном -- своими силами. У нас есть подтвержденные планы дать за рубежом "Парсифаля" с Доминго. Но сюда я приглашу сначала режиссеров. Когда все увидят, что с Вагнером получается по-настоящему, сюда потянутся и певцы, которые хотят быть там, где интересно. И я думаю, сейчас будет меньше колкостей, чем четыре года назад, когда я объявил, что здесь будет петь Доминго, -- а он взял и приехал. Но сейчас Вагнер делается не потому, что приедет Доминго (и "Отелло" делался не потому, что собирался приехать Доминго, а Доминго приехал потому, что услышал нашего "Отелло"): сегодня у меня был серьезный разговор с Владимиром Галузиным о "Парсифале"... Через год мы вернемся к этому разговору... Если театр получит не только замечательного Германа, Садко, но и Парсифаля, а затем и Тристана -- я буду счастлив.

-- "Кольцо" требует известной подготовки. К нему мы подойдем постепенно: мы уже поиграли симфонического Вагнера, через месяц я продирижирую сильным интернациональным составом "Лоэнгрина" в Ковент-Гарден...

-- Парижская Опера -- серьезный театр, и я знаю, почему им мало ста миллионов. Это при безумных ценах на билеты в Париже. Мы не можем повышать цены -- их некому будет покупать. В России есть богатые люди, но далеко не каждый из них сходит с ума от любви к опере и балету. Мы должны думать о тех, кто еще хочет купить билет. Сегодня невозможно дать шесть новых постановок без кооперации с западными театральными гигантами -- мы первыми в России это поняли. Я заявляю, что в успех Мариинского театра западных денег вложено неизмеримо больше, чем российских.

-- Я мечтаю рассчитывать на государство.

-- Из обещанных $10 млн нам дали четыре, но мы не изменили планов, выпустив пять премьер, -- это небольшое чудо, и об этом никто не хочет думать. Конечно, нам может быть мало и ста миллионов, но говорить об этом сегодня смешно. Нужно говорить о 15-20 миллионах долларов -- иначе трудно гарантировать успех.

-- Мы их давно находим сами: уровень труппы с завидным постоянством привлекает западных партнеров.

-- А кто будет вкладывать деньги в безнадежное предприятие? Мы появляемся на три недели в Метрополитен-опера потому, что там планируют финансовый успех этой затеи: сочетание популярности Мариинской оперы и ее знаменитых артистов притянет публику. То же самое происходило и в Токио, и в Лондоне, где, регулярно выступая раз в год, мы умудрялись сделать каждое представление событием.

-- Серьезный российский капитал скоро будет рваться на Запад. И таким гигантам, как "Газпром", фундаментальным банкам Мариинский театр может предложить то, что во всем мире предлагают крупнейшие театры, -- респектабельность. Coka-Cola поддерживает художественные акции "Мет" не потому, что ей необходимо выбросить на ветер три-четыре миллиона, а потому, что красиво помогать искусству, почетно и красиво быть частью публичного успеха. Премьеры в Нью-Йорке, Зальцбурге обсуждаются через пять и десять лет, лучшие записи остаются навсегда. Повторяю, сегодня успех Мариинского театра стабилен. На Западе это поняли многие. Скоро это поймут и в России. Если у российских компаний появляются офисы в Нью-Йорке и Лондоне -- это первый признак того, что они будут продвигаться к известности, как это делали в свое время Toshiba, Coka-Cola, Texaco, -- ничего более солидного, чем финансирование искусства, цивилизация не изобрела.

-- На всех нас лежит огромная ответственность, и спешка ни к чему. Мы не сможем изумить балетный мир решением, которое в считанные дни обеспечит Мариинскому балету процветание. Нужна осторожность и взвешенность. Вопросы задаются неимоверной сложности. Ответы не звучат. Из тех четырех месяцев, что я управляю театром, не было ни одного дня, когда я не думал бы о балете. Я не новичок в театре и понимаю, что набедокурить можно за несколько дней... Не раз говорилось, что и раньше опера жила на средства балета, а теперь балету и вовсе будет плохо. Эти заявления беспочвенны: опера давно себя содержит и привозит в театр за десятидневные гастроли средств больше, чем балет за двухмесячные. Конечно, распределение средств в балете происходило неравномерно -- вот главная причина конфликта -- это так прозаично. Моя задача -- не допускать стиля деятельности, сопровождавшего организацию гастролей Мариинского балета (это относится не только к администрации труппы, но и к западным партнерам, которые давно неплохо зарабатывают на Мариинском балете). В рамках этого интервью я не считаю нужным анализировать многое из того, что произошло, но подчеркну, моя задача -- предотвратить возможные попытки дискредитации великого Мариинского театра. Уму непостижимо, как здесь могли допустить события сентября 1995 года. Получилось так, что самой знаменитой постановкой балета последних лет оказалась инсценировка ареста с наручниками, молниеносной телетрансляцией, всей этой чепухой и театральными эффектами.

-- Чего я никогда не приму, так это сорока "Лебединых озер". Я переступил через себя, согласившись с ранее оговоренными планами представления "Щелкунчика" в Лондоне (двадцать восемь раз за двадцать дней). У меня достаточно высокое административное положение, чтобы не допускать подобного. Это не искусство, это копировальный станок. И все при том, что в балете прекрасные артисты: я только что видел в "Лебедином" Ульяну Лопаткину и Игоря Зеленского, думаю, мне нет нужды это комментировать. Я люблю Алтынай Асылмуратову, мне очень нравятся молодые девочки, которые растут в театре: Вишнева, Думченко, Гумерова, Захарова, они еще скромны и до конца не понимают всей ответственности перед этой сценой... Мои усилия будут направлены на создание дружелюбной атмосферы коллегиальности в Мариинском балете.

-- Коллегия необходима и опере, и балету. Просто в опере я знаю, что делать, -- и мы уже многое сделали. Я не претендую на то, что оперные постановки последних лет -- лучшие в мире, но мы выпускали премьеры постоянно -- это огромный труд. Играть Стравинского, Шостаковича, Прокофьева -- значит войти в ХХ век. Я был на спектаклях лучших хореографов мира, неоднократно говорил с Иржи Килианом, в первую очередь для того, чтобы понять реальные позиции в балетном мире. Я не верю, что без новых работ Мариинский балет сохранит репутацию мирового лидера.

-- Ничего радикального сказать нельзя. Главная задача -- чистота петербургского мариинского стиля, который сегодня не настолько чист, чтобы кричать об этом на весь мир. Тут положение поправимо -- труппа вполне с этим справится. Дальше: у Мариинского балета есть масса художественных обязательств -- хореография русских эмигрантов (Нижинский, Нижинская, Мясин, Лифарь), многие из которых вышли из Мариинского театра; западная классика ХХ века (здесь не пробовали танцевать того же Килиана, Ноймайера). Конечно, Баланчин... Ситуация с новой русской хореографией: если в ближайшие два года, привлекая экспертов, мы найдем одного-двух молодых хореографов, которые смогут спокойно работать с Мариинским балетом, -- это будет идеально. Когда утверждают, что в России вообще нет хореографов, мне кажется, это преувеличение. Нужно смотреть внимательнее. Балетная коллегия, которая будет создана в театре, должна помочь в этом. Вместо того чтобы тянуть одеяло на себя (такая ситуация возникает, когда кто-то думает, что только он может спасти этот трудный коллектив), нужно создать атмосферу для обмена мнений и выработки продуманных решений... Мне трудно сказать, сможет ли Олег Виноградов сейчас сделать то, что сделал в свое время молодой Григорович и делал всю жизнь Баланчин. Никто из тех, с кем я говорил, не предложил твердо поддержать Олега Виноградова и просто укрепить его вновь, забыв все, что произошло. Но никто не назвал мне и имени того, кто сразу заменит Виноградова... Воспитанные в советской стране, мы привыкли, что в след уходящему правителю летят комья грязи -- такова была логика прежней структуры. Но теперь смена руководства в Мариинском балете должна происходить цивилизованно -- приличия должны быть соблюдены. Я надеюсь, что так это и будет... У меня нет намерений с кем-то расквитаться, кого-то облить грязью. Я вижу тяжелейшие ошибки, и скрывать их от всего мира глупо, как глупо делать вид, что ничего не происходило. Стиль работы балета становился абсолютно коммерческим, и многие годы коммерция определяла все. Конечно, финансовое благополучие должно сопутствовать мастерам, глупо, когда человек замечательно танцует, ставит спектакли и при этом постоянно нуждается. Но материальное благополучие должно быть следствием художественных успехов. Вот этих успехов -- новых, прогремевших на весь мир спектаклей -- не было в Мариинском балете, где полное отсутствие художественного движения сопровождалось полным финансовым благополучием. Это не может продолжаться долгое время, потому что театр должен жить.