Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Суббота 20 апреля 1996

"'Альтернатива' в этом году не фестиваль, а я не продюсер и не художественный руководитель", -- сказал на открытии Дмитрий Ухов, хорошо знакомый читателю в качестве постоянного автора публикаций о новейшей музыке и джазе. По его словам, то, что явлено публике в этом году, -- плод скоординированных усилий нескольких общественных организаций, например агентства Николая Дмитриева, в течение всего года представляющего программы, подобные прозвучавшей на второй день фестиваля в ЦДХ (где играла, в числе прочих, очень крепкая фри-джазовая команда из Швейцарии с участием российских музыкантов).

В этом году у фестиваля денег мало. Но вряд ли название "Альтернатива" по этой причине наполнено новым смыслом -- такова была судьба всех смотров современной музыки в этом году. Не придает ему и боевого задора и контекст: параллельно с открытием в другой студии Дома звукозаписи шел "правительственный концерт" с участием Людмилы Зыкиной и академического хора русской песни. Оба события уживались в стенах дома абсолютно мирно, и никаких ярких событий не произошло -- разве что поэту Льву Рубинштейну, традиционному участнику "Альтернативы", в минуту самого вдохновенного чтения надели фильтр на микрофон.

Композитор Том Джонсон выступал в составе русского хора Йельского университета, исполняя "Полюшко-поле" и "Подмосковные вечера". Это было в 1959 году. Сейчас он приехал один. Ни тогда, ни теперь он не знал русского языка, но одна часть его произведения все же прозвучала в авторском чтении по-русски. Композитор исполнял "Музыку для счета". Фраза "один-два" звучит два раза, "один-два-три-четыре-пять" -- пять раз. Далее начинаются более (но не намного) сложные структуры. Математика всегда почиталась за объективную сущность музыки, гарантию ее вселенской универсальности. Но числа могут звучать по-английски, по-французски (в быстром темпе "sept-sept-sept" звучит как "цып-цып-цып"), на иврите (исполнение приобретает тяжесть и значительность), по-итальянски (легко и игриво). Выясняется, что числа -- существа далеко не абстрактные, и "джюджю" по-индонезийски -- не совсем столько же, сколько "sieben" по-немецки. Числовое world-music-путешествие проходит через Японию, Венгрию, заглядывает к ирландцам, попадая на праздник с пением в стиле хиллбилли, и к баскам, где все -- полная тайна и жуть.

Композитор считал вслух, считал в уме, загибал пальцы. Авторское исполнение выглядело на редкость аутентичным: чувствовался Нью-Йорк, эксперименты 70-х годов, школа Кейджа и та культура, к которой Том Джонсон долгое время был причастен в качестве летописца: в 70-80-е годы он работал музыкальным колумнистом газеты The Village Voice, его статьи, изданные позднее отдельной книгой, до сих пор служат образцами его младшим коллегам в разных странах мира.

Второе произведение заставило загибать пальцы уже слушателей. Наталье Пшеничниковой, игравшей на флейте "Музыку с ошибками", вменялось в обязанность объяснить залу, что в каждой из десяти пьес есть семь фраз. Они почти одинаковые, но только одна правильная. Нужно слушать и определять ее номер. Мой вариант получился таким: 7775177777. Правильный ответ: 7777777777. В обычной музыке мы слушаем все по-одному разу и считаем, что ошибок в нет. Однако вопрос, что лучше -- музыка с ошибками или без, остается открытым.

Отлично выстроенное первое отделение закончили "Формулы", где те же простейшие структуры, которыми любит оперировать последовательный минималист Джонсон, легли в основу четырехголосной полифонии. Молодежный "Талан-квартет" сыграл их по-европейски академично, прибавив к музыке собственный слой ассоциаций -- как ни странно, с Прокофьевым. Вообще, музыка Тома Джонсона, ученика Мортона Фелдмана, автора знаменитой "Оперы из четырех нот", поставленной в 50 странах, как будто обходится без ассоциативного слоя. Как правило, последний создается входящим в произведение текстом, или мы попросту придумываем его сами. В тех случаях, когда такой возможности нет, опусы кажутся обидно одномерными -- как сыгранные во второй части концерта "Рациональные мелодии", "Бесконечные мелодии" (Наталия Пшеничникова, флейта) или "Семиножка" (Елена Пшеничникова, фортепиано), где дальнейшее развитие музыкальных событий заведомо ясно еще с первых нот, а окончанием опуса может служить фраза "и так далее".

В этой музыке приятно отсутствует глобальность, а выбранную себе узкую территорию она осваивает досконально. По сравнению с ней, в поэзии Льва Рубинштейна, чем-то похожей, оказывается столько слоев подтекста, сколько карточек в его стопке. После Рубинштейна часть публики ушла, не услышав "Коров Нараяны". Индийский математик XIV века составил задачу: есть корова, она рожает телку -- идет родословная коров -- сколько коров будет в стаде через 17 лет? Выстроен ряд 2-3-4-6-9-13-19-28-41 (уловите закон), выстроена музыкальная композиция -- то же самое, только в нотах. С рождением каждой новой порции телок (о чем сообщает чтец), удлиняется, спотыкаясь на очередном поколении праправнучек, музыкальная фраза. Я не успел заметить, на каком году флейтистке пришлось первый раз поменять дыхание, чтобы сыграть про всех коров и телок. Если я ничего не перепутал, на 16 году корова-прародительница сама родит одну телку, кроме того у нее появятся 13 внучек, 59 правнучек... но неужели Нараяна ничего не знал про всякие моры и ту беду, из-за которой мы теперь не можем есть английские консервы? А Том Джонсон -- про поколения священных минималистов и законы их размножения? Наверное, нет -- пусть и мы не знаем, какую музыку будем слушать на "Альтернативе" через 17 лет.