Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Среда 25 декабря 1996

Рекламируя премьеру, руководство театра снабдило новую постановку хорошо известным коммерческим грифом "дети до 16 лет не допускаются". Как выяснилось, особой клубнички в спектакле, на наш просвещенный взгляд, нет: предполагалось, скорее всего, то, что лишь взрослая публика, искушенная знанием театрального оригинала, может оценить знакомый сюжет, интерпретированный в жанре современной криминальной драмы.

На фоне кирпичных задворков прыгает, носится и ласкается толпа конкретно мыслящих пареньков и отчаянных свободолюбивых девчонок. Реквизитом служат российский мусорный контейнер, где живет экстравагантная марихуанящая бомжиха и в котором профессионально, одним движением ножичка, приканчивают мента Цунигу, а также развалюха-машина, в которой разворачиваются любовные сцены из американского кино. О чувствах и поступках героев режиссер Дмитрий Бертман имеет собственное мнение, и было бы свинством с моей стороны пересказывать сюжет -- особенно развязку, достойную хорошего чтива. Достаточно заметить, что все происходящее на сцене не входит в противоречие с текстом, поющимся, по свидетельству знатоков, на хорошем французском.

Переодевание и перевертывание опер -- конек, хотя, конечно, не изобретение Дмитрия Бертмана. В прошлом сезоне был Верди, теперь настал черед Бизе -- и случай вышел противоположный. Концепция, что в садо-фашизоидной тоталитарной "Аиде" могла вызвать лишь сетования на вторичность, повернулась в плюс; и наоборот -- чистая оперность, что рождалась там, здесь не подарила цветов счастья. Архетипический Верди оказался не в ладах с псевдоинтеллектуализмом модернистского толкования; зато Бизе, всецело подвластный, по выражению Лароша, l`horreur du lieu commun (боязни общих мест), выиграл, будучи завален, как подарками под Новый год, архетипами популярного криминального жанра (вкупе с мыльной оперой или телекомедией).

Индивидуальные краски в спектакль вносит сама Кармен -- Наталья Загоринская, чей сногсшибательный талант разворачивается буквально с каждой новой программой или ролью. Ее элегантное сопрано так же далеко от традиционной грудной чувственности карменсит, как сыгранная ею длинноногая оторва с неуловимым чувством лоска -- от вееров и широких бедер. Актриса, живущая как рыба в воде в стихии пародийности, но вместе с тем фонтанирующая подлинным обаянием, берет не естеством и органикой (она подарок режиссеру в любом амплуа), а чистым умом и высоким актерством. Такого единства вокала и манер не достигают ни мрачно спивающийся от жестокой любви Хозе (тенор Вадим Заплечный, трубивший всю дорогу так, будто желал сказать: я бы задал вам жару и в Дворце съездов Каракаллы!), ни статный и пошловатый красавец Эскамильо (Игорь Тарасов, явно испытывающий сложности с кантиленой), ни очаровательная, словно из страны Оз, Микаэла (Елена Качура).

Беда приходит, когда криминальной стихии приходится немного отступить и в лирических сценах герои остаются один на один с музыкой: справедливости ради скажем, что и Наталье Загоринской в арии с картами еще есть над чем поработать. Разумеется, никто не требует и не ждет, чтобы в маленьком театрике пели мировые голоса -- хуже, что, как показал новый спектакль, у театра нет общей вокальной концепции, о чем, по идее, следовало бы заботиться дирижеру Кириллу Тихонову. Каждый певец поет во что горазд, и хорошо, если он так умен и талантлив, как Загоринская. Советовать ли идти на спектакли с другими Кармен, не знаю: к слову, дисциплинированная прима заменила всех заболевших меццо и, очевидно, в качестве постоянной исполнительницы партии не планируется.

Первый спектакль нес на себе следы премьерной спешки, был недоведен в мизансценах хора и костюмах. Все было изготовлено за неделю и предъявлено как "оригинальная редакция". Но постановка обошлась не только без разговорных диалогов -- что к лучшему, но и без нескольких хоровых и оркестровых эпизодов самого Бизе. Что тоже на пользу, ибо хор и оркестр -- не самые сильные стороны театра. Однако жалко хоровой сцены, приветствующей корриду в начале 4-го акта: здесь бы диктаторская фантазия Дмитрия Бертмана могла подарить нам не меньше сюрпризов, чем вся история о блестящей и неправедной жизни, которую прожила на московской сцене работница сигарной фабрики времен Жоржа Бизе.