Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Четверг 26 января 1995

Оба концерта являются частью традиционных абонементов -- как показал прошедший сезон, все еще очень устойчивого по посещаемости раздела концертной жизни столицы. Один из них (в зале Чайковского) -- сборный и называется просто "Музыкальные шедевры", в другом (в БЗК) Николай Петров исполняет вразбивку все произведения Рахманинова для фортепиано с оркестром, а дирижеры, с которыми он объединяется, дополняют программу рахманиновскими же избранными симфоническими партитурами.

По расписанию предполагалось, что вместе с Петровым будет выступать Государственная капелла России во главе с Валерием Полянским, однако же дирижировал Арнольд Кац, получивший в распоряжение "светлановский" оркестр. Рискнем сказать, что слушатели от этой отнюдь не проиграли. В особенности когда исполнялся первый же номер программы -- симфоническая поэма Рахманинова Die Toteninsel ("Остров мертвых"), навеянная впечатлением от мистической картины Арнольда Беклина. Нетипичный для Рахманинова опус был создан в 1908 году, в пору отшельничества в Дрездене, куда композитор скрылся от собственной московской пианистической славы. С одной стороны, эта партитура -- красноречивый пример русского декаданса начала века, стремящегося облачиться в германские одежды, с другой -- великолепный образец оркестрового письма, способный спорить с партитурами позднеромантических немецких гениев. Мрачные настроения тех лет и сюжет Беклина побудили Рахманинова использовать в тематическом здании поэмы мотив Dies irae -- секвенции XIII века, ставшей обязательной частью заупокойной службы. Форма строится без швов, на непрерывном дыхании, и, на поверхностный взгляд, состоит из простого волнообразного чередования подъемов и спадов. Но от дирижера она требует солидного мастерства в управлении медленными нарастаниями, приводящими к обвалам кульминаций, или же долгими, опустошающими оседаниями звучности. Оркестр под управлением Каца жил наполненной сбалансированной жизнью: ведущие голоса вытягивались из сплетения второстепенных, чтобы снова и надолго исчезнуть в пучине. Лучшими друзьями Рахманинова и Каца были струнные, но даже и медь (читатель, вероятно, удивится) звучала очень прилично.

Затем были сыграны Вариации на тему Паганини для фортепиано с оркестром ля минор, соч. 43. Это одно из поздних сочинений Рахманинова (1934 год) и, признаемся откровенно, очень здорово написанное. Как известно, в послереволюционные годы Рахманинов жил в США -- и это обстоятельство оказало заметное влияние на его подход к композиторскому делу. В некоторых местах Вариаций слышно, что Рахманинов со вниманием отнесся к такому эпохальному сочинению, как Рапсодия в блюзовых тонах Джорджа Гершвина -- правда, с еще большим вниманием Гершвин, сочиняя Рапсодию, изучал концерты Рахманинова. Эстрадный блеск Вариаций, четкость строения (хотя и не без фокусов -- например, 1-я вариация идет раньше самой темы), легкость оркестровки -- одним словом, это сочинение полностью противоположно "Острову мертвых". Единственное, что их объединяет -- тема Dies irae. Конечно, все композиторы в душе считали себя великими криптографами, но в данном случае дело гораздо проще и снова объясняется романтически-демоническими причинами. Паганини заключил пакт с силами зла (которые, собственно, и персонифицирует грозная тема средневековой литургии). Они наделили его полнотой любви и техническим совершенством. Чем заканчиваются такие сделки, известно -- в заключительной вариации тема Dies irae звучит вновь. Зато в памяти остается упоительная 18-я вариация -- целая медленная часть, вдохновенный гимн, напоминающий о Рахманинове русской поры и ставший прообразом всех финалов голливудской киномузыки.

Здесь-то и засверкал в полную силу артистический контраст между нашими героями. Рахманинов умел придавать подобным сценам особый шик и трепет: пианист играет нежно и холодно, словно проскальзывая между теплых лучей света, которыми заливает его оркестр. Блюдечко с мороженым и торжественный солнечный диск -- такой парой представали в звуках толстый Николай Петров и подтянутый Арнольд Кац. Оркестр не всегда мог состязаться в беглости с пальцами Петрова, и было вдвойне обидно, что из-за этого страдали эффектные несовпадения фраз, придуманные композитором. А ведь в таких партитурах точность от солиста, оркестра и особенно дирижера требуется, как в мультфильме (чем и отличался Филадельфийский оркестр Леопольда Стоковского). "Хороший дирижер должен быть хорошим шофером", -- говорил Рахманинов, бывший и тем и другим.

Завершился концерт поэмой "Колокола", считающейся одним из центральных рахманиновских произведений. По праву или нет -- вопрос открыт, но сам композитор любил его больше прочих. Однажды (дело было еще в России) анонимная поклонница прислала Рахманинову поэму Эдгара По в переводе Бальмонта, надеясь вдохновить на ее музыкальное воплощение. Как ни удивительно, но композитор отложил план большой симфонии и принялся за этот текст. Четыре части -- четыре решения близкой Рахманинову колокольной темы (колокольчики саней, свадьба, набат, похоронный звон), отражающие этапы человеческой жизни. В антракте перед исполнением "Колоколов" в фойе носилась фраза, пущенная, не исключено, и кем-то из непосредственных участников исполнения: "Бегите от солистов бегом". Однако зал не опустел: "Колокола" -- одно из самых любимых слушателем сочинений русской вокально-симфонической музыки.

Недавно Арнольд Кац дирижировал в Новосибирске Реквиемом Верди. Наш новосибирский коллега Владимир Калужский, сообщая подробности этого исполнения, отметил, что хор порою терялся за оркестром, ему не хватало мощи. Видимо, то же самое произошло и в Москве. Правда, жанр произведения обозначен Рахманиновым как "поэма для симфонического оркестра, хора и солистов" -- оркестр здесь был главной и лучшей частью целого. Солистами пугали, может быть, и зря: были они не хуже других -- по крайней мере, хоть честно пели и не разубедили в том, что Рахманинов -- композитор прекрасный, пусть его и слишком сильно любят.