Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Вторник 11 марта 1997

Мария Бабалова, Петр Поспелов

Валерий Гергиев, директор и художественный руководитель Мариинского театра, под занавес своей пресс-конференции поблагодарил журналистов за отсутствие вопросов про его, Гергиева, отношения с Большим театром и коллегой Васильевым. Невеселая картина этих отношений журналистам была и так известна: Большой отказался принять Мариинку на своей сцене. Причина -- контракты, расписание, собственные планы. Не обсуждались даже выходные, в один из которых мог бы быть показан номинированный на конкурс балет "Симфония до мажор". Не удалось внедрить его и в Кремлевский дворец, а от сцены Театра Российской армии отказалась сама Мариинка. На прочих сценах кордебалет развернуться не мог. Поэтому жюри поедет смотреть на баланчинский шедевр и Ульяну Лопаткину в Питер. Но опера москвичам все же досталась: два спектакля Мариинки -- прокофьевского "Игрока" и "Саломею" Рихарда Штрауса -- приняла сцена Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Конкурсным спектаклем является только "Игрок", четыре ипостаси которого выдвинуты на "Маску" -- сам спектакль, Темур Чхеидзе как режиссер, Валерий Гергиев как дирижер и Владимир Галузин как исполнитель главной мужской партии. По крайней мере один из четырех конкурсантов таковым себя не считает: для Валерия Гергиева главное -- сам приезд и разрешение от семилетнего поста. Однако в качестве спарринг-партнера "Игроку" он сразу же предложил "Саломею" -- спектакль, который, по всем человеческим понятиям, должен был фигурировать в номинациях прошлогодней "Золотой маски", но почему-то оказался обойден вниманием отборщиков. Чтобы показать-таки непризнанную "Саломею" в Москве, Гергиев сам подключил к проекту "Госконцерт", с которым недавно сочетался эксклюзивным договором о всех гастролях (к слову говоря, в истории "Госконцерта" это самая передовая и выгодная сделка со времен советского монополизма).

Не желая обострять отношения с Большим, Гергиев все же хорошо умыл первую сцену страны, показав по соседству такой уровень оперного театра, какого давно не видели в столичных пределах. С другой стороны, Большой театр, входящий в променадный маршрут "новых русских" и комплексный обед иностранцев, был бы полон на "Игроке", как полон всегда. А в театре Станиславского балкон остался почти пуст -- и билеты дороговаты для интеллигентной публики, и рекламы почти никакой. Но на "Саломее" зал был уже набит битком -- как-никак ужасы, эротика, а кроме того, приятное отсутствие сложной музыки раннего Прокофьева и достоевских страстей. Не исключено и то, что публику привлекло имя Любови Казарновской -- теперешняя Саломея с ее стильной фразировкой, во многом компенсирующей нехватку голосовой мощи, когда-то начинала именно на сцене Станиславского.

Волей обстоятельств Мариинский был вынужден слегка ужать пространство спектаклей -- оригиналы поместились бы только на сцену Большого. Но сокращение расстояний обернулось живостью эффектов -- холодноватый режиссерский стиль Джулии Теймор в "Саломее" не растаял, но голова пророка смотрела с блюдца в зал очень устрашающе. Конечно, любая гастроль отличает спектакль от домашнего, но Мариинский сохранил в обеих операх изящные сценографические построения Георгия Цыпина, а главное -- привез лучшие составы певцов.

В "Игроке" пело несколько поколений -- от признанной еще в прежние время Ирины Богачевой (Бабуленька) до молодой Татьяны Павловской (Полина, настоящая героиня Достоевского, гадкая и прекрасная). Номинант Владимир Галузин (Алексей) тут был первым среди равных: вначале его тенор еще не отошел от впечатлений полета Амстердам--Москва, но затем певец сумел присоединить к точности вокального рисунка парение звука и придать своему малоприятному герою неотразимое положительное обаяние. Выпуклая, распределенная во времени и дружелюбная к музыке режиссура Чхеидзе находила завершение в действиях ровного ансамбля певцов-актеров. Досадным исключением стала сцена рулетки в последнем акте, где исполнители эпизодических партий постарались внести в точную структуру спектакля изрядную долю эмоциональной рассогласованности. Про остальное скажем лишь, что в Москве редко услышишь оперу, где слышно каждое слово и обдуман каждый шаг.

Однако главными героями недолгих гастролей Мариинки в Москве оказались Валерий Гергиев и его оркестр -- реактивный, звучный, блестящий, разнообразный и к тому же отлично освоившийся в акустике Станиславского. А чтобы сказать совсем точно, главной оказалось очень хорошая музыка, особенно -- Прокофьева. Она прозвучала так, как написал ее композитор. Только так и может быть в большом оперном театре.

После спектаклей художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев дал интервью (в полном виде оно будет опубликовано в одном из ближайших номеров)

-- Мне очень обидно, что Мариинский театр так долго не имел возможности показать москвичам то, что им сделано. Каждый сезон бывая в Нью-Йорке, выступая на сцене "Метрополитен Опера" или Бруклинской академии музыки, гастролируя по другим странам мира, Мариинский театр ни разу не заглянул в Москву, если не считать случайного выступления с "Ромео и Юлией" Берлиоза в Большом зале консерватории -- что никак нельзя назвать полноценными гастролями для такой труппы, как наша. Да и, честно говоря, обидно то, что сегодня мы вынуждены считать за полноценные гастроли показ всего-навсего двух спектаклей оперной труппы Мариинского театра. У нас есть, что и кого показать нашему балету, и как минимум пять-шесть названий из оперного репертуара. Кроме того, это может быть или наш прокофьевский цикл или цикл Мусоргского -- те названия, которых москвичи не видели много лет. Наш театр может и хочет провести в Москве полноценные гастроли длиною в месяц. Я надеюсь, что этот неожиданный и скоротечный для москвичей приезд -- пробный камень для ближайших полномасштабных гастролей. Для нашего театра важно и почетно иметь Москву в списке своих гастрольных городов наравне с Лондоном и Парижем.