Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Вторник 01 апреля 1997

Несмотря на международное признание Мариинского театра, достигнутое им в последние годы, на Западе его упорно продолжают называть Kirov Opera. Поэтому решение Валерия Гергиева выглядит всесторонне продуманным. С одной стороны, театр прощается со своим бывшим патроном, посвящая ему спектакль. С другой, подчеркивает свою нерасторжимую связь с прошлым.

В основе либретто, которое написали исследователи кино Михаил Ямпольский и Юрий Цивьян, лежит киношедевр Фридриха Эрмлера "Великий гражданин" (1938-39). Вплоть до недавних времен этот фильм было принято квалифицировать как фальсификацию истории с целью оправдания массового террора. Однако знаменитая лента была не только заказана своим временем, но и отражала его с уникальной мифологической мощью. Борьба политических титанов, заговор вечных сил зла и атмосфера страха отражены не буквально, но по сути. Либретто следует путем фильма: все персонажи, в том числе и Киров, действуют под псевдонимами.

Силой, равной на оперной сцене формальному мастерству кинорежиссера, могла быть только музыка. Четырнадцать лет либретто, написанное учеными, оставалось невостребованным, пока по предложению театра к нему не обратился композитор Георгий Свиридов. Таким образом, опытнейшему мастеру случилось обогатить свое наследие оперой -- и, надо сказать, его музыка будто создана для этого сюжета. Дело не столько в том, что полвека назад Свиридов был автором "Песни о Кирове": он единственный, кто сумел в сумбурные 60-90-е годы не расплескать вес и цельность большого стиля, в то же время поверив его индивидуальным музыкальным языком. Известности на Западе мешает его былая непринадлежность к леводиссидентскому крылу советской музыки. Но сейчас становится яснее и его близость мировому поставангарду, и типологическое родство с Мессианом, чей Святой Франциск теперь выглядит отдаленным предшественником свиридовского героя.

Кирова (как и в будущем Парсифаля) поет Владимир Галузин, добавивший в свой артистический арсенал фигуру обреченного на гибель харизматического лидера. "Смерть Кирова" отчасти снимает с Мариинки вину за то, что театр переходит к "Парсифалю", минуя "Гибель богов". Но нельзя не отметить и традицию "Жизни за царя"; таким образом, Шостакович, написавший музыку к фильму Эрмлера, оказывается в роли Кавоса, создавшего оперу "Иван Сусанин" до Глинки.

Как сообщило руководство театра на пресс-конференции перед прогоном, выбор режиссера был сделан не сразу: была идея вызвать из небытия 91-летнюю Лени Рифеншталь, а реальные переговоры велись с Александром Сокуровым. В итоге спектакль поставил Тадаси Судзуки, чей театральный язык учитывает элементы кодексов японского театра, античность, Шекспира и европейскую психологию восприятия. Особенно удалась ему вторая часть оперы, где действие разворачивается параллельно в двух планах -- общественного служения и тайного заговора. От лица заказчиков убийства выступает некий странный связной, предположительно Пятаков (эту партию блестяще поет Николай Гассиев). Кто стоит за ним -- троцкистская оппозиция или Сталин? Музыка на этот счет предпочитает хранить строгую тайну: в ней нет ни латиноамериканских ритмов, ни грузинских напевов. Что касается убийцы, то он тоже жертва -- изгой из партии, страшащийся разоблачения (в этой роли бесподобен Леонид Захожаев).

Введенный либреттистами мотив ревности позволяет развить лирическую линию драмы: секретарша Кирова, она же жена убийцы, предстает в очаровательном исполнении Анны Нетребко, заставляющей вспомнить прекрасные страницы свиридовской вокальной лирики. Актерскую палитру спектакля дополняют старый рабочий Дубок (Николай Охотников), рационализатор Кац (Александр Гергалов), два агента-вредителя (Гегам Григорян и Владимир Огновенко) и прогрессивный рабочий Сеня (Николай Путилин). Его жена Надя, сменяющая Дубка на директорском посту (Лариса Дядькова), наверняка займет видное место в галерее русских женщин, несущих себя на алтарь святого государственного дела.

Великолепен в своей подавляющей силе хоровой траурный финал. В дирижерской работе Валерия Гергиева уже видны и каркас, и блестящие детали будущего решения. Однако, по неподтвержденным данным, Гергиев отдаст премьеру Марку Эрмлеру, сыну великого режиссера.

В трудовых чаяниях и идейных распрях завода "Красный металлист" внимательный зритель наверняка увидит и автопортрет самого Мариинского театра. Но театр отыграл в опере и свою собственную историю. За месяц до гибели Киров и его свита присутствуют на премьере балета "Бахчисарайский фонтан". Театр пока еще не носит имени приговоренного к смерти: он просто Ленинградский государственный академический оперы и балета. Не воспользовавшись музыкой Асафьева, постановщики тем не менее сохранили в этом эпизоде хореографию Ростислава Захарова; Светлана Захарова танцует не столько Марию, сколько Галину Уланову в этой роли; сама Уланова консультирует своих молодых последователей. Не исключено, что во время летних мировых гастролей театра в постановке примет участие Михаил Барышников. А на премьере публика скорее всего отдаст должное мастерству Рубена Бобовникова.

Выбрав сюжет из отечественной истории, Мариинский театр продолжил линию, начатую прошлогодними американскими акциями Гергиева (тогда Новому Свету предстали соцреалистические полотна Прокофьева и Шостаковича). И вместе с тем расширил свой репертуар в сторону современности. На очереди наши рассказы о других проектах -- балете "Война и мир" Джона Адамса и опере "Причал", которую пишет известный петербургский композитор-авангардист Александр Кнайфель. А "Смерть Кирова" после петербуржцев увидит роттердамская публика.