Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Известия / Вторник 02 ноября 1999

Перед началом второго действия Евгений Колобов под покровом темноты, крадучись, пробирается в оркестр. По канонам оперного жанра ему следует обернуться к публике лицом и -- в свете люстр -- приветствовать ее поклоном. Вместо этого Колобов, оставаясь спиной к залу, воздымает вверх руки с партитурой. Публика аплодирует композитору. После спектакля маэстро на поклоны не выходит. "Я тут ни при чем, -- словно говорит его поведение. -- Здесь есть только великий Верди". Спектакль, однако, демонстрирует прямо противоположное.

Авторы спектакля ведут борьбу рука об руку. Алла Сигалова, режиссер, полемизирует с привычным обликом театральной "Травиаты". Евгений Колобов, дирижер, вооружившись пыточными щипцами, нападает на самого Верди. Первое стоило бы теоретически приветствовать. Мы живем в конце XX века, мы боремся с рутиной, не надо нам пышных бальных платьев, цыганских плясок, изящных будуаров и условных заламываний рук. "Травиата" должна быть черно-белой, местом действия пусть станет бар с бутылками, а не то переговорный пункт с прозрачными движущимися панелями, а не то операционная с подвижной световой арматурой. Пусть все будет мрачным и резким, пусть светские и полусветские персонажи времен Дюма-сына превратятся в поголовно мерзких личностей, да и вместо поэтичного термина "куртизанка" лучше подойдет емкое слово на вторую букву. Пусть героиня, налакавшись шампанского и сексуально поползав по барной стойке, начнет чахоточно кашлять прямо в первом акте -- и ничего, что потом, когда она вновь приступит к пению, кашлять захочется уже слушателю.

Слушатель знает, на что идет. Он вооружен здоровым снобизмом и смотрит свысока, скажем, на Большой театр с его золотом, бархатом и поющей кубышкой посреди сцены. А в "Новой опере" ему предлагают нечто условно современное: например, на фоне увертюры Альфред кругами таскает бездыханную Виолетту по полу. Возможно, это и ново, если забыть, что разыгрывать увертюру -- фирменный прием Покровского, а Васильев в Большом театре выводил на том же месте балетную пару. Алла Сигалова, будучи хореографом, приложила немало стараний к тому, чтобы научить оперных артистов полноценно двигаться: мизансцены подробно разработаны, каждому хористу поручена своя роль с индивидуальным рисунком, главная героиня не получает никакого спуску даже в самых вокально ответственных местах -- Марина Жукова ведет партию всем телом, прилагая к пению порочную пластику с неуловимым аргентинским привкусом. Однако фантазии постановщика хватило в лучшем случае на пару картин; в ариях и дуэтах действие стопорится и оживляется искусственными примочками вроде детского велосипеда -- а ансамбль с хором в конце второго акта решен статично, как сделал бы это любой самый рутинный режиссер.

Говоря про акты и картины, я имею в виду ту структуру, которую имел в виду композитор. Однако в "Новой опере" идет не "Травиата" Верди, а "спектакль по опере". Это сложившаяся практика Евгения Колобова -- в последние годы ни одну оперу он не поставил как она есть. Впрочем, и "Евгений Онегин" с измененным финалом, и "Борис Годунов" с досочиненными диалогами -- цветочки по сравнению с "Травиатой". Очевидно, шедевр Верди безнадежно плох, раз необходимо было изувечить его купюрами, передать часть оркестровых партий псевдо-джазовому ансамблю за сценой, вставить куски из других произведений, ввести в партитуру синтезатор под видом возвышенного органа. Очевидно, выразительности в музыке не хватило, раз Альфреду, теряющему любимую, надо было страшным голосом возопить: "Виолетта!" Все это тем более удивительно, что в оставшихся от Верди кусках (а их, если посмотреть с другой стороны, осталось обидно много) музыкальные силы "Новой оперы" показали себя с лучшей стороны: не только Колобов с оркестром и хором, но и певцы; никто из них не был идеалом, но Марина Жукова обнаружила краски в голосе, тенор Марат Гареев -- приятное "мецца воче", баритон Андрей Бреус -- большое дыхание и крепкий тембр.

Туберкулезная партитура, поднятая Колобовым, -- творение его собственных рук. Как всегда не размениваясь на мелочи, маэстро сделал нас свидетелями своих поисков символического трагизма, не желая искать его там, где он есть -- в опере Верди. "Спектакль по опере" "Травиата" -- плод сюрреалистической техники (части тела на полотне узнаваемы, но рука растет из уха) или же особых свойств страсти: любовь к музыке возможна лишь при садизме, насилии над нею, а фантазия художника воспламеняется лишь при виде ее изувеченного тела с ампутированными конечностями. Почему только Виолетту не сделали одноногой?

ПОДПИСЬ:

Недостающие куски музыки Верди заменяет колесная техника