Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Известия / Среда 28 марта 2001

Музыкальные премьеры петербургского композитора Леонида Десятникова неизменно вызывают интерес у интеллигентной публики, подчас далекой от современной музыки как таковой: Десятникову удается придать своим произведениям комплекс свойств литературных или кинематографических опусов. Сам замысел "Зимы священной 1949 года" любопытен уже сам по себе: автор нашел на чердаке учебник английского языка для средней школы издания 1949 года и решился положить его на музыку. Между тем в сопроводительном комментарии Десятников просит слушателя не воспринимать его симфонию как продукт соц-арта, и музыка доказывает всю основательность его просьбы. Композитор нимало не ерничает и не забавляется с безопасной дистанции казенными штампами сталинских времен. Сентенции вроде "Москва -- столица нашей родины" или "Москва полна чудес", будучи переведены на English, просятся в компанию к английским нонсенсам и вводят симфонию в естественный контекст питерской англомании.

У голландского композитора Луи Андриссена есть вещь под названием "М -- это мужчина, музыка, Моцарт". В симфонии Десятникова -- почти те же три "М". Только вместо мужчины -- Москва. Слово "Moscow" повторяется с такой настойчивостью, что соперничать с ним может только слово "music": другим способом, нежели в своем недавнем саундтреке к фильму "Москва", Десятников выражает свою колдовскую зачарованность столицей. Моцарт тоже есть: начинается опус словами "Слушай же, Сальери, мою "Зиму священную 1949 года", что косвенно указывает на роль, которую композитор отводит этой симфонии в своем творчестве.

В обычных симфониях есть адажио или подобная медленная лирическая часть, в "Зиме священной" его нет -- почти вся симфония идет в разнообразных подвижных темпах: это основное, в чем отражается бодрый дух советской эпохи. Тем интереснее структура: две первые части про Москву играют роль традиционной первой части, части про Чайковского и Пушкина ("два главных хита советской культурной мифологии") объединяются в скерцо, часть про "Спорт" становится финалом, где (блестящая композиционная идея) в обратном порядке идут "вопросы на запоминание материала", что позволяет композитору вновь провести все основные музыкальные темы. Симфонию обрамляют мрачный пролог и тоскливый эпилог, в котором пионер под изысканно оркестрованную шарманку скорбно замирает у разбитого корыта своей англоучащейся страны.

Десятников легко пользуется и сводит воедино разный по стилю материал, далеко не только советский. Токкаты, хоралы, лирические темы, мадригалы и драматические стенания порой указывают на свое происхождение от городских русских песен, Чайковского, Малера, Шостаковича и -- особенно -- американского композитора Джона Адамса. В четырех из семи частей есть продолжительные адамсовские куски, написанные иногда лучше и тоньше, чем у самого Адамса, грешащего полнометражным занудством. Как ни странно, из "Весны священной" есть только одна цитата; параллель с "картинами языческой Руси" Стравинского обнаруживается скорее в литературном замысле симфонии, нежели в музыке. Есть и важное различие: в "картинах языческой Москвы" Десятникова поселяется лирическая душа автора. С одной стороны, он, как и Стравинский, упивается этими картинами и отчасти отождествляет себя с историей страны (композитор, родившийся в 1955 году, посвятил симфонию своей матери). С другой стороны, он подает свой собственный одинокий голос, чего Стравинский никак не делал. Гуманистическая клавиша, на которую избегал нажимать автор "Весны священной", у Десятникова весьма в ходу. Она сближает его скорее с Чайковским времен Четвертой симфонии и "Манфреда", а типовой трагизм -- с Шостаковичем и Шнитке.

Трагических перегибов, впрочем, смог избежать в своей интерпретации дирижер Андрей Борейко, употребивший всю голливудскую легкость своего таланта, чтобы расшевелить анемичный Российский национальный оркестр. Не повезло с хором -- Магнитогорская капелла пела тщедушно и английских слов не выговаривала. Хороший уровень продемонстрировали солистки Юлия Корпачева и Елена Буланькова (не их вина, что сольные вокальные партии в симфонии не слишком развиты). Той же Корпачевой пришлось петь и за пионера: хорошего дисканта искали -- не нашли.

"Зима священная 1949 года" была написана не по заказу, а по велению души и долго ждала своего часа на пюпитре автора. В Москве она прозвучала после Ваймара и Екатеринбурга, причем в хорошей компании: в первом отделении игрались Малер и Чайковский. Автор, печальный, слегка непонятый, кланялся публике грустно, культурно, истинно по-петербургски.

ПОДПИСЬ: (Десятников с мальчиком в ковбойской шляпе)

У юных поклонников Леонида Десятникова совсем другие желания, чем у пионеров 1949 года