Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Русский Телеграф / Суббота 22 ноября 1997

Сегодня в Большом зале консерватории Евгений Светланов и его Государственный академический симфонический оркестр России принимают участие в концерте памяти выдающегося хорового дирижера Александра Юрлова. Прозвучат "Колокола" Рахманинова. Этим концертом завершится мини-серия выступлений Светланова в Москве со своим коллективом. Сегодня нет сомнений в том, что Светланов -- крупнейший российский дирижер наших дней. Что его оркестр -- один из лучших в России. И что ситуация, в которой оказались музыканты и их художественный руководитель, подошла к кризисной отметке.

В прошлом сезоне Госоркестр отмечал свое 60-летие. 43 года из этих 60 оркестром руководит Евгений Федорович Светланов. Юбилейный сезон оркестр и его руководитель отметили важной победой -- они закончили запись полного цикла симфоний Малера для французской фирмы Le chant du monde. О Малере Светланов, по его собственным словам, мечтал всю жизнь, но смог к нему вплотную подступиться лишь после того, как закончил главный проект своей творческой жизни -- запись "Антологии русской музыки", насчитывающей 107 дисков. До Светланова всего Малера не записывал ни один русский дирижер. Малеровский цикл Госоркестра теперь широко продается в мире; играли Малера даже на гастролях (а гастрольных поездок в прошлом сезоне было пять, по странам Европы и Америки), где традиционно от русского оркестра ждут только русской музыки.

В двух концертах прошлого сезона слышали светлановского Малера и мы. Сначала это была Первая симфония -- за отдельными недочетами исполненная оригинально, свежо и словно озаренная редкой цельностью славянского светлановского мироощущения. Затем, на юбилейном концерте -- грандиозная Восьмая, когда Большой зал консерватории был забит до потолка. Значительным был не сам факт исполнения "симфонии тысячи участников" (ту же Восьмую почти одновременно давал и оркестр Павла Когана), а высота, достигнутая оркестром совместно с хором Виктора Попова (увы, не на той же высоте был ансамбль певцов). Очевиден был и уровень подготовительной работы, которую провели с оркестром ассистенты Светланова Игорь Головчин и Александр Ведерников. Завершив Малера, Светланов сыграл в конце сезона еще три концерта в консерватории. Каждое появление Светланова за пультом -- событие. Залы полнились, и недавние успехи внушали надежду на то, что планка искусства останется на том же уровне.

К большим ожиданиям располагал замысел концерта, где были объявлены две Девятые симфонии. Однако Девятая Брукнера прозвучала тяжело, вязко, а местами и нечетко -- едва ли замысел дирижера мог быть выявлен в таком звучании. Девятая Шостаковича -- и вовсе неряшливо. Следующий концерт был посвящен еврейской теме в музыке. Здесь превосходный замысел свелся к тому, что обнаружилась печальная закономерность: чем проще и элементарнее музыка -- тем лучше ее играет оркестр. Но самым большим разочарованием стал "Петрушка" Стравинского, сыгранный с немыслимым количеством оркестрового брака.

На этом сезон закончился, если не считать еще одного концерта, данного для студенческой аудитории в подшефном МГУ. Про сезон будущий было известно только то, что предстоят гастроли в Англии (без Светланова) и Франции (с ним), что никаких новых записей не планируется и что ни одним из десяти абонементных концертов сам Светланов дирижировать не будет. Ситуация не могла не внушать беспокойства, тем более что Светланов нисколько не сократил планов своего сотрудничества с оркестрами Запада -- а он является главным дирижером королевского Резиденц-оркестра в Гааге, постоянно работает с оркестрами Швеции, Японии и других стран.

За разъяснением дела мне захотелось обратиться к самому Светланову. Но преданная Нина Александровна, оберегая своего мужа (она прочла какие-то из моих рецензий в "Коммерсанте"), в интервью мне отказала. Отказ имел серьезные причины: Евгений Федорович переживал неудачу "Петрушки" и был нездоров. Тогда я решил обратиться к музыкантам оркестра с просьбой поделиться мнениями о ситуации в оркестре. Главное мое удивление -- меня, незнакомого газетчика, никто не послал к черту. Люди стремились рассказать о наболевших проблемах. Единственное условие, которое они мне поставили, -- не называть их имен: никто из них не хотел потерять работу. Привожу отрывки некоторых из этих монологов.

Дирижер Светланов замечательный. Ни малейших претензий. Когда он за пультом, нет никаких вопросов -- он заставляет выкладываться всех, даже если сам не совсем здоров. И добрейший человек, несмотря на грозность. Спорить с ним невозможно. Если на записи он считает, что все получилось, его трудно заставить переписать -- из-за этого мы, кстати, лишились одного контракта.

В прошлом сезоне Светланов сыграл с нами в Москве пять концертов. Разве этого достаточно, если мы считаемся оркестром под его управлением? Есть еще гастроли -- чисто коммерческое мероприятие. Программы определяют те, кто их заказывает. Правда, иногда Светланов настаивает на своем: он не хочет больше играть одну только русскую музыку.

Мы давно уже не играли ни с каким другим выдающимся дирижером. Без ведома Светланова не может состояться ни один концерт. Он все держит под контролем, ограничивает круг дирижеров и солистов. Так из оркестра ушли многие хорошие музыканты. Например, концертмейстер виолончелей Лоевский. Он сыграл сольный концерт в Германии. Или Валентин Жук -- если он играет где-то сольные скрипичные концерты, это честь для оркестра! А кредо Светланова: никому нигде ничего не играть. Но тогда сам он был бы с оркестром каждый день!

После одного конфликта в Японии он хотел выгнать Валерия Попова, но не мог, потому что Попов был парторгом -- однако год не давал ему играть в своих программах, и потом тот все-таки ушел. Но во всем мире оркестрами не руководят худруки. И в Гааге Светланов не может никого уволить. У нас, кроме музыкальной власти, у него есть административная. Попробуйте на собрании оркестра что-то сказать. Старые кадры Светланов бережет. Но оркестр, в общем-то, погибает. А с уходом Светланова погибнет совсем. Недавно он сказал: это последний концерт, я уйду (под влиянием минуты, обиды?). А продолжателя его дела нет. Нет того, кто так знал и чувствовал бы русскую музыку, в которой он превзошел даже своего кумира Голованова.

С любым другим дирижером работа не та; Светланов или не подпускает хороших, или они сами не хотят, или условия не те. Все, кто был, сплошные халтурщики. Да, и он стареет, и "Петрушку" провел неуверенно, сбивался сам. Но нельзя оставлять оркестр на попечение Головчина. В отличие от него Светланов-то всегда знал партитуру. Ведерников намного лучше, поэтому и Малер был лучше. А что делать, если Светланов приходит за 3--4 репетиции и возмущается, что мы не так играем. Оркестр -- как инструмент, надо с ним работать. У него четыре оркестра за границей -- это его личное дело. Но пусть он там Головчина пустит, а потом придет за 3--4 репетиции. С ним бы заключили контракт?

Светланов -- воплощение авторитарного стиля руководства. Он воспринимает оркестр как крепостной коллектив. Кадровые вопросы полностью решает он. Пусть он решает -- но тогда отвечает за свои решения. Такой оркестр не может иметь такого уровня концертмейстеров. Надо искать молодежь, а не брать на работу тех, кого Большой театр уже отправил на пенсию. Я помню, какой Девятая Шостаковича была 20 лет назад. Сейчас многие не знали партий. Но ведь это он назначил концертмейстеров, каждый из которых должен отвечать за свою группу.

В Госоркестре как везде -- кого-нибудь одного возводят на пьедестал, а рядом должна быть пустыня. Григорович -- тоже высокий уровень, но нельзя позволять монопольности, нужна свежая кровь. Но ведь она могла бы исходить и от Светланова тоже. Министерство отдало ему огромный коллектив -- делай что хочешь! Он валяет, унижает, не интересуется финансовым положением. А должен со своим авторитетом обивать пороги, спонсоров находить. Все должно быть спланировано, а мы не знаем, что будет завтра, часто с ним не могут просто выйти на связь.

Покажите, где мой художественный руководитель, который отвечает за художественный уровень оркестра! Или его нет, или идут подряд три концерта, ни один не сделан хорошо. Караян нес ответственность до последнего дня и давал с Берлинской филармонией 200 концертов в год. Много ли было работы со Светлановым в прошлом сезоне? Арифметически -- да: шли записи Малера. Но надо работать с оркестром, а не только брать вершины. Решаются одни глобальные задачи -- то вся русская музыка, теперь все симфонии Малера.

Так же все и в когановском оркестре, но там еще хуже, потому что Коган музыкант никудышный. Плетнев сумел собрать высококлассных музыкантов, но является ли он фигурой равного дирижерского таланта? Cкинем Светланова, вылезут эти. Надо не Светланова ругать, а систему. Не сотвори себе кумиров.

Я работаю в Госоркестре с начала 90-х годов. Тогда мне как-то пришлось послушать Четвертую Чайковского из зала: я поразился звучанию, группы звучали компактно, но уже как группы, и червячки были заметны и тогда. С тех пор я наблюдаю угасающую динамику творчества. Говорят, раньше Светланов работал очень кропотливо, въедливо, зло -- и оркестр звучал совершенно по-другому. Теперь на гастролях Пятая Чайковского или Пятая Шостаковича выглядят уже не так. Вот ездили в Америку. Пятая Чайковского (раньше без слез слушать было нельзя) и даже Девятая Малера -- по отзывам из зала, в оркестре отсутствует живая игровая инициатива.

Сильный качок был, когда люди ушли к Плетневу, а им на смену понабрали бог знает кого (особенно в первых скрипках в хвосте). Периодически я слушаю ранние записи того же коллектива и могу с закрытыми глазами сказать, какая запись новая, а какая старая.

Нет уха между группами, нет уха внутри групп. Стоит постоянный перекрик (если долго этим заниматься, потеряешь звук), смешение тембров отсутствует. Как-то дирижировал у нас Вагнера Гергиев. Он попросил: вливайтесь незаметно, но звука не увеличивайте, тембры смешаются и нарастание произойдет само собой. В ответ были ухмылки, ничего не было сделано.

Катастрофическая беда -- второй дирижер, Игорь Головчин. Он репетирует "Поэму экстаза" одной рукой, которая болтается где-то возле пупка, -- я не преувеличиваю. Он позволяет себе прийти на репетицию с Третьяковым полусонным, неподготовленным, рыться в партитуре... Но это устраивает главного: он очень боится, что в оркестре будет другой человек, который завоюет уважение музыкантов. Поэтому же его устраивают и плохие солисты: на афише должна быть одна фамилия. Не надо Гутман, не надо Вирсаладзе, давайте Овчинникова и Луганского.

Светланов делает что хочет -- у него нет противовеса, профбюро и худсовет работают на него. Музыкантов он за людей никогда не считал. Никто не скажет: вот бы нам сыграть Бетховена! -- голову отвинтят. Конечно, нельзя требовать от старого человека юношеской энергии. И неизвестно, что хуже -- деспотизм или охлократия музыкантов. А кто бы мог работать с оркестром, кроме Светланова? -- да я нормальных дирижеров-то не видел. У него тенденция не пускать нормальных дирижеров. Был Гергиев, Мазур, ну Понькин -- но он не любит работать, это у него рождественская черта. Наверное, нужен энергичный популярный человек типа Спивакова, хотя как дирижер он не стоит и полруки Светланова, но это и не Головчин.

Нужен достойный второй дирижер. Ведерников -- хороший эрудированный молодой человек, но кто может сладить с нашими музыкантами? А здесь я не знаю, как такие конюшни разгрести. Этим зубрам, кто сидит в оркестре, ведь не скажешь на репетиции: поиграем гаммочки, аккорды.

Есть хорошие молодые музыканты, но они быстро начинают угасать, потому что работают на двух работах. Зарплата в оркестре -- 600 тысяч. У кого-то 800--900 тысяч. Кто сюда пойдет? На гастролях мы получаем не гонорары, а суточные, потому что с них налог не берут, а с гонораров -- да. Если деньги превышают норму суточных, они идут куда-то в оркестр. Бывает, что мы трясемся два дня в автобусе, чтобы сыграть в каком-то левом городе во Франции отвратительный концерт с Головчиным. В Америке заплатили около двух тысяч долларов -- здорово! Но до этого мы записывались с японцами, а выдали эти деньги в Америке. Получается, мы за две работы получили одни деньги. Должны были писать с французским дирижером 10 дисков, а Светланов из Гааги запретил -- музыканты недозаработали тысячи по две. Часто до последнего дня неизвестно, поедет он или не поедет, что будет играть. Он не хотел после США ехать в Бразилию, уговорили, не хотел играть в Буэнос-Айресе, а для людей каждый лишний концерт -- лишняя сумма.

Госоркестр -- структура, подобная ГУЛАГу. Есть суки, придурки, доходяги, стерты грани между заключенными и вохрами. Может случиться, что завтра и Светланову черную метку дадут.

Я пришел к Светланову в середине 70-х годов, когда оркестр был на взлете. Кроме Светланова, дирижировали Янсонс, Ярви, Кондрашин, Рождественский, Темирканов. Светланов выбегал из Дома звукозаписи в 11 вечера с партитурой под мышкой. "Евгений Федорович, Вас подвезти?" -- "Нет, я сам доберусь". И под дождем бежал на троллейбус ехать к себе на Каретный ряд.

В какой-то момент Светланов решил взять второго дирижера, ассистента -- разучивать партитуры. Вроде бы идея правильная, но почему-то он находил просто уникальных по бездарности людей. Четыре часа они без толку репетировали давно известные оркестру вещи, а закончить раньше было нельзя, иначе мы как будто не работаем. На репетициях в партии вплетались советские песни или гимн -- это были еще самые интеллектуальные шутки.

Примерно с середины 80-х из оркестра стали по капельке выпадать силы. Сократилась филармоническая деятельность в БЗК, Госоркестр (как и все оркестры) стал работать по преимуществу на выезд. Все дирижеры стали больше работать за рубежом, а в Москве обыгрывать вещи. Московские оркестры стали нужны им для веса, для реноме. Жизнь пошла ради выкачивания денег с зарубежных гастролей. Я должен сказать, что бескорыстно люблю деньги, да они и любому нужны, но дошло просто до проституции. Репертуар стал очень узким, хотя в нем, конечно, была почти вся русская музыка.

Далее, заработал принцип "я тебя породил, я тебя и убью". Светланов коллекционировал хороших музыкантов. Эти музыканты иногда играли сольные концерты, в том числе и за границей. Светланов стал им это запрещать. Более того, качественная игра солистов (без него) стала его оскорблять. Как-то раз его пригласили на камерный концерт, который отдельно давали солисты оркестра, -- он был чернее тучи и на следующий день устроил разгон: "Как сами играете, так стараетесь!" Кончилось тем, что ушли лучшие. Валерия Попова не было лет десять.

Кроме того, два-три человека в год уезжали по израильской визе (не так, конечно, как у Мравинского, где в один год снялись тридцать человек). Появился директор, который брал новых музыкантов по блату. И так, один-второй, постепенно все стало хуже. К началу 90-х это был уже не тот Госоркестр, в который я когда-то пришел.

И тут появился Плетнев. Он попал в уникальную историческую ситуацию, когда всеми владела эйфория по поводу новой жизни, доверчивость, когда все сдавали деньги в "Чару". И 16 человек перешли к Плетневу (хотели 18, но двое передумали). Начало было многообещающим. Потом человек, который обещал нам деньги, исчез. А наш теперешний дирижер стоит как маленькая палочка перед оркестром -- ну, пошевели хотя бы мизинчиком. Тридцатилетний путь Светланова (с падением дирижера и возвышением директора) Плетнев прошел за пять лет. Сейчас мы получаем 250 долларов в месяц, а с апреля и мизерной рублевой зарплаты в 300 тысяч нам не платят. Сейчас бы, конечно, никто от Светланова не сдвинулся.

Мнения музыкантов, приведенные выше, кажутся мне заслуживающими внимания -- хотя бы потому, что они искренни. Между тем, конечно же, это не мнение всех. Мне случалось разговаривать и с другими музыкантами Госоркестра, которые убеждали меня, что качество работы Светланова с коллективом никак не упало. Что уровень оркестра так же высок, как и раньше, чему подтверждение неизменно восторженный прием повсюду, где бы Госоркестр ни выступал, и высокие оценки мировой прессы. А если есть случайные сбои или погрешности в игре, то они есть везде -- в самых признанных оркестрах мира. Те, кто так утверждает, скорее всего выражают "официальную" точку зрения, принятую в оркестре, -- но нет никаких причин думать, что они кривят душой: мне и самому так кажется, когда я слышу светлановцев в их лучших концертах. Эту точку зрения готов разделить авторитетный музыкант наших дней, виртуоз фагота ВАЛЕРИЙ ПОПОВ, которого уже упоминали многие мои собеседники, -- профессор консерватории, член жюри множества международных конкурсов, артист с 44-летним стажем, проработавший в Госоркестре 26 лет.

Летом 1996 года, договорившись со Светлановым, я вернулся в оркестр после десятилетнего перерыва, сыграл в европейском турне, а затем в Москве -- Первую и Восьмую симфонии Малера, потом еще два концерта. Это общение всколыхнуло во мне ностальгические мотивы. Как музыкант, я преклоняюсь перед Светлановым, перед убедительностью его музыкальной логики. А таких выразительных рук я ни у кого не встречал: в его руках все понятно, а ведь дирижер котируется, если он мало говорит, а рисует в воздухе руками. Тут нет сомнений.

Светланов остался с прежним репертуаром. Пятая симфония и "Манфред" Чайковского, Первая Рахманинова были так же убедительны, как и раньше. Но был и совершенно потрясающий Малер -- не такой, какого я играл с иностранцами, а светлановский.

К Малеру мы начали готовиться в августе. Восьмую симфонию репетировал Саша Ведерников, потом Игорь Головчин. Потом появился Светланов. Один день он сидел в зале, вдали, около пятой-шестой ложи, и слушал. При его появлении оркестр моментально заиграл по-другому. Я был приятно удивлен звучанием первых скрипок, мне понравился валторнист, вообще, некричащая мягкая медь. И я подумал: может быть, стоит вернуться?

Но через несколько дней была какая-то халтура, дирижировал Головчин -- это был другой оркестр. К другому концерту он же готовил для Светланова Девятую Шостаковича. Эту симфонию всегда умели играть с листа. Я два дня посидел на репетиции -- это была плохая читка с листа. Дело не в Головчине: за девять лет музыканты ни разу не играли этой симфонии. Я принимаю позицию Рождественского, когда он "пикировался" с оркестром Венской филармонии. Они требовали от него репетиций. Он сказал: я свою партию выучил, а вы выучите свои. Мы сойдемся -- и у нас все получится. Это правильно -- всего две репетиции и генеральная, так работает и Чикагский оркестр. Раньше мы записывали оркестровые сюиты Чайковского, например, без репетиций, но -- вызубрив партию намертво.

Авторитет Светланова моментально подтягивает. Тут дело в том, что есть закон: оркестр может подняться до уровня дирижера, но не наоборот. Если стоит Головчин (тем более что он мягкий человек, не хамит, не кричит), его никто не боится. Выходит Светланов -- стараются. Но когда привыкаешь играть плохо...

Я знаю все уровни музыкальной жизни -- от начального образования до высшего, знаю ситуацию в оркестрах у нас и на Западе, и нашу оцениваю достаточно пессимистично. Может ли Светланов руководить? В данной ситуации -- не в оркестре, а в стране -- ни один человек не может руководить. За исключением новых веяний или Кировского театра. Но, во-первых, Питер всегда создавал себе кумира (раньше это был заслуженный коллектив Мравинского) и на него одного работал, во-вторых, я отдаю должное Гергиеву как музыканту. Но руководитель должен быть обязательно организатором.

На моей памяти таким был только Кирилл Кондрашин: не отличаясь большим дарованием, он в 50-е годы вывел оркестр Филармонии из небытия в первую тройку оркестров. Рядом с ним можно поставить только Рудольфа Баршая -- он создал у нас культуру камерной музыки, которую мы не умели играть и боялись играть. Теперь его записи считаются образцовыми, а ведь всегда считалось, что русские медведи Моцарта, Баха или Гайдна играть не умеют. Больше мне назвать некого: все остальные получали коллектив, за них все делало государство -- оно давало деньги, был конкурс, отбор, это делало свое дело.

Сегодня этого нет. Когда спрашивают, может ли Светланов руководить оркестром, подразумевается, может ли он обеспечить оркестру хорошие гастроли. В то же время сейчас принято оглядываться на западные оркестры -- но они стараются не ездить в поездки. А скоро у наших оркестров из поездок, как в прежние времена, будут опять отбирать пятьдесят процентов денег. Поездки перестанут быть так выгодны. Скоро оркестры убедятся, что им надо работать здесь.

Мой отец был солистом БСО, первая труба. Тогда были совершенно другие ставки -- 4 тыс. 400 рублей в Большом театре, Госоркестре, оркестре Мравинского и, кажется, еще в Киевской опере, больше нигде. Ради таких денег стоило биться. На место приходили 30--40 человек, даже на место второго трубача -- 7--8 человек. На место первого голоса вместе со мной шли 5 человек, и все они позже остались на плаву. Каждый регулятор (второй солист) стоил первого -- между нами была конкуренция, кто сыграет лучше.

Сегодня в Москве десять оркестров, где примерно одинаковые материальные возможности, -- и Госоркестр среди них. Так зачем же лезть под суровую руку Светланова, когда можно пойти к Понькину, где те же самые деньги, а можно еще и дурака повалять? Если раньше музыкант пьяный появился на репетиции, его не брали в поездку или изгоняли; сегодня он просто перейдет в другой коллектив, а в этом возникнет дырка. У меня в классе в консерватории 12 человек студентов, из них 10 работают -- а если человек на первом-втором курсе уже работает, это очень вредно. Если они уже работают, то думают, что они уже все умеют -- зачем же дальше заниматься?

Когда двое-трое нас, молодых, пришли в Госоркестр, на нас обрушился пресс традиций коллектива -- если любой форшлаг или мелизм исполнялся не как принято, то во взгляде Исаака Абрамовича Жука (замечательный концертмейстер) сквозило недвусмысленное неодобрение. Это заставляло осваивать традицию исполнения -- и за 2--3 года музыкант отшлифовывался до мастерства. Сегодня студенты неотесанные -- в капелле Полянского, где я сейчас сижу, один я из стариков знаю, как надо, но на весь оркестр моего авторитета не хватает. Многие нынешние оркестры -- это оплачиваемые студенческие оркестры. Их существование приносит вред: отхлестанный Светлановым скрипач может уйти в такой коллектив. Везде некомплект -- и в Большом театре, и в Госоркестре.

Да, в коллективе созрела идея, что надо Светланова менять. Но те, кто говорит об этом, забывают, что если сегодня импресарио покупают Госоркестр, то только потому, что там есть Светланов. Надо глядеть правде в глаза -- нашим оркестрам своего названия недостаточно. Все наши оркестры именуются по фамилии художественного руководителя. Если вы поставите Госоркестру любую (любую!) другую фамилию, его не купят или купят за гораздо меньшие деньги. Или кто-то находит контракт на записи, но деньги -- после реализации дисков. А если так, то кто сегодня купит симфонии Чайковского? Если Светланов -- купят.

Я считаю, что сам институт художественного руководителя неверен -- должна быть контрактная система. Тогда дирижер стремится к успеху -- если он интересен публике, оркестр с ним продлевает контракт. Филадельфийский оркестр 50 лет подряд хотел Орманди. Но эта ситуация возможна, когда есть деньги.

Самовластный деспот во главе крепостного оркестра. Эгоист, не терпящий чужого успеха. Оплот командно-административной системы. Обломок империи.

В культурной среде, в которой я вырос, существовало мнение: Светланов -- официозный дирижер, удобная начальству фигура, музыкант без лица. Едва ли не русопятый мракобес. В отличие от титанического Мравинского, исполнявшего Шостаковича в глухие сталинские годы. В отличие от Геннадия Рождественского, фрондировавшего в эпоху застоя. В отличие от Кирилла Кондрашина и Рудольфа Баршая, ставших в советском сознании великими дирижерами тотчас после их эмиграции на Запад. На концерты Светланова в юности я не ходил. Правда, иногда слушал записи, не совсем понимая, почему их считают ничтожными. Мне потребовалось время и опыт собственных ушей, чтобы разглядеть и расслышать в этом насупленном начальнике один из самых чистых и ясных талантов XX века.

Я бы назвал первое отделение концерта, которым Светланов начал нынешний сезон, лучшим отделением года -- если бы не понимал, что такое исполнение стоит вне рейтингов. Светланов дал концерт памяти Рихтера, и портрет молодого Рихтера висел над сценой, перед его взором. Адажио Альбинони, обычное для мемориальных программ, засветилось звучанием струнных удивительной глубины, чистоты и печали (слегка сфальшивил в соло концертмейстер). Сыграв, оркестр встал. Публика сделала попытку аплодировать, но осеклась и встала тоже. Затем была увертюра-фантазия "Ромео и Джульетта" Чайковского, оркестром игранная-переигранная. Я услышал ее словно в первый раз. Ледяная статика медленных разделов, отрешенная и словно размеченная по сгибам любовная тема -- и абсолютная логика вступления вихревых разделов. Потом -- "Франческа" того же Чайковского. Обе вещи были сделаны совсем не похоже на старые записи. Я слышал нового Светланова, прошедшего малеровский этап и обретшего то, что называется поздним стилем. В эти минуты он был -- быть может, первый раз в жизни -- вровень с тем, чьей памяти посвящал концерт.

Пятая симфония во втором отделении прозвучала совсем обычно, почти дежурно.

Драма светлановских музыкантов запрятана в глубь каждого из них, но в то же время лежит с распахнутыми страницами. Они привыкли к тому, что Светланов при них неотлучно -- чего не бывает в наше время ни с одним шефом ни одного крупного оркестра мира. Да, Светланов стал меньше бывать с оркестром на гастролях: в 1991 году было девять поездок (и больше концертов в каждой), в прошлом сезоне -- четыре. Но все же оркестр сыграл 59 концертов -- и 42 из них со Светлановым. Скорее всего, в этом сезоне статистика принесет менее отрадные результаты. Известно только про два концерта в Москве (в декабре и апреле), да про одну гастрольную поездку. Насчет записей -- полная неопределенность. И в Америку, если верна эта информация, Светланов поедет в следующий раз со своим гаагским оркестром. Но гастролировать становится все труднее всем, и сам мировой рынок звукозаписывающей индустрии находится в кризисе.

Важнее другое -- никто из музыкантов не высказал желания со Светлановым расстаться (хотя мне известно, что в оркестре есть люди, этого желающие -- скорее всего, они наивно полагают, что с другим дирижером гастролей станет больше). Музыканты жалуются прежде всего на то, как проходят те месяцы, когда его с ними нет. И здесь уже речь идет не о качествах Светланова-музыканта, не о его трудном характере, а о самой системе, частью которой является Госоркестр.

Мы хорошо знаем, по опыту, скажем, "Мосфильма" или Большого театра, к чему приводит безответственная ломка старой системы. Тем более что людей, которые могли бы предложить разумную организационную альтернативу -- как изменить отношения со Светлановым, не потеряв его, -- нет ни в оркестре, ни вовне. Тем более что нет и спонсоров -- прежний пропал, а новые легче найдут общий язык с дирижерами более современного имиджа -- например, с Павлом Коганом.

Как человек, я чувствую беду музыкантов, которые хотят посвящать свои силы кропотливой творческой работе, ощущать уважение к себе, жить как люди. Как слушатель, я чувствую другое.

Светлановский оркестр остался государственным коллективом. Светланов перестал быть государственным чиновником. Оплот русской и советской музыки, первый дирижер страны, первый музыкальный командир нации на закате своей карьеры стал просто свободным человеком. Он стал работать в Европе, он стал принадлежать самому себе. Это ощущение свободы в его новых интерпретациях не сравнимо ни с чем; и кажется, что вот бы именно сейчас, с новых высот, ему заново записать всю антологию русской музыки. Но для этого надо совместить две эпохи.

А Госоркестр стал заложником этого вырвавшегося на свободу духа. Заложниками стали и мы, московские слушатели. Которым хочется слушать Светланова больше и больше. С Госоркестром. В Москве.