Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Русский Телеграф / Суббота 18 июля 1998

Как хорошо известно читателю, в Москве проходят Всемирные юношеские игры. В их рамках идет культурная программа, частью которой является Всемирный молодежный музыкальный форум, суть которого сводится к выступлениям десяти молодежных симфонических оркестров из разных стран мира. Оркестры выступают друг за другом в Большом зале консерватории; публика ходит на них в умеренном количестве, справедливо полагая, что молодым музыкантам полезно тренироваться в любых формах, в том числе и в интернациональных, но высоких достижений в оркестровой игре от них немедленно ожидать не следует. Однако один проект, помещенный в центр фестивального расписания, заслуживал безусловного внимания хотя бы в силу своего исключительного размаха. Событие это, придуманное и организованное президентом "Росинтерфеста" Игорем Гуревичем, передавалось двумя каналами нашего телевидения -- "Культурой" и ТВ-Центром. Но вряд ли впечатления телезрителей смогли сравниться с чувствами тех, кто живьем присутствовал на Красной площади на концерте Оркестра Мира. Вашему корреспонденту пришлось понять это уже в тот момент, когда он пробирался через милицейские заграждения, оставляя за своей спиной толпы ищущих лишнего билетика.

Идея собрать десять юных оркестров в один и сыграть на главной площади страны под девизом "Весь мир -- оркестр" до слез проста. Вместе с тем сразу было ясно, что ее исполнение окажется до слез сложным. По разным торжественным случаям под башнями Кремля уже не раз высаживались разные оркестры -- будь то Вашингтонский, Мариинский или Российский национальный. Но, во-первых, никто из них не был Оркестром Мира, а значит, включал от силы 100 человек, а не 800. Во-вторых, в тех оркестрах играли асы, которым море по колено, а не зеленые надежды земли. Но в этом и был смысл затеи -- невероятными усилиями достичь самого простого результата. Сыграть вместе, сыграть как один оркестр. И больше ничего. Почему бы и в самом деле не видеть в этом акте символического смысла?

Весь мир и правда был бы оркестром, если бы Солнце стояло на месте, а Земля не вращалась бы вокруг своей оси. Мы помним, как звучала на открытии Олимпиады в Японии "Ода к радости" Бетховена. Там единство достигалось не только музыкальными, но и инженерными путями: хоры, певшие с разных концов земли, оказывались в компьютере, который и приводил к согласию неизбежные задержки звука. Здесь же музыкантам приходилось уповать только на себя. Главная проблема заключалась в том, что масштаб сцены -- 60x50 метров (такой на Красной площади еще не возводилось) -- развел их на критическое в акустическом смысле расстояние: задержка звука от одного конца сцены до другого составляла 200 милисекунд, что более чем ощутимо простым слухом.

Отметим, что выбор командующих был сделан со снайперской точностью. Подготовительную работу вел дирижер Дмитрий Лисс, известный своей добросовестностью и профессионализмом: до того как все оркестры собрались в один, он репетировал программу с каждым отдельно. А в полководцы был призван Валерий Гергиев, идеально соответствующий масштабным акциям, мощным симфоническим звучаниям, большой форме и крупному штриху.

В процессе подготовки определились четыре лучших оркестра, участникам которых были отданы главные, ближние к дирижеру позиции, -- это Российско-американский, Израильский (наполовину состоящий из русских музыкантов во главе с концертмейстером Сергеем Островским), Филадельфийский и Кембриджский (как ни удивительно, любительский, но очень хорошего класса). Вместе с тем, согласно идее, требовалось занять и все шесть других оркестров тоже -- а среди них был, например, оркестр пекинской средней школы № 101, в котором играли детишки 12--17 лет. Две первые репетиции сорвались из-за дождя: массированный разгон туч правительство Москвы отложило до дня концерта. С Оркестром Мира Гергиев впервые встретился только накануне. Придя затем на пресс-конференцию, он был скромен и задумчив, а утверждал лишь одно: "все в руках Всевышнего".

Следующая репетиция длилась до глубокой ночи. Воспоминаниями о ней с журналистами поделился уже после концерта Дмитрий Лисс. "Если зайдешь в оркестр, -- сказал он, -- и послушаешь, что звучит вокруг, можно было рехнуться. Я говорил ребятам: не слушайте, только смотрите на руку Гергиева. То, что они в результате сыграли вместе -- это вообще чудо".

Чудо свершилось (по крайней мере, процентов на 60%), и это есть заслуга титанизма Гергиева, сумевшего заставить смотреть на свою руку (а не слушать друг друга) восемьсот человек. И в "Картинках с выставки" Мусоргского-Равеля, и в хит-номерах Чайковского, Вагнера, Прокофьева, Грига, Рихарда Штрауса и Скрябина (Бородина и Хачатуряна пришлось выбросить за неисполнимостью), составленных Дмитрием Атовмяном в "Симфоколлаж", нашлось немало общего с тем, что было написано композиторами. А кое-где чувствовалось даже подобие интерпретации, в которой узнавался характерный почерк Гергиева.

Не переоценивая услышанного, хочу отметить приятное свойство звучания, достигнутое искусством мастера звукорежиссуры Игоря Вепринцева: избежав сомнительных соблазнов эстрадного усиления, он оставил Оркестр Мира звучать естественно и тихо. Шелест многорукой струнной группы иногда накрывала плотная, но словно прячущаяся масса медных, солирующие деревянные умело выводились на первый план, и только удары барабанов и литавр (а также молодецкая речь мэра Москвы) прокатывались эхом от края до края сцены, как на демонстрации. Куранты Спасской башни легко добавляли свое слово партитурам классиков, вдали ласково шумела сумеречная, отключенная от дождя Москва, да сырые провода передавали на колонки изящные щелки. Даже финал Увертюры "1812 год" не заставил думать, что всемирность и патриотизм должны говорить непременно громким голосом, -- пока не вступили положенные пушки, а кусты салюта, вставшие в рост из Замоскворечья с последними аккордами Чайковского, не воззвали наградить подвиг музыкантов громкими аплодисментами.

Характерно, что героями концерта вышли те, чей долг требовал экстремальных действий, -- оркестранты, их наставники, бригада Вепринцева. Те же, чьи задачи были рутинными, рутину и сотворили -- это относится главным образом к телевидению. Планы, транслируемые на площадные мониторы, были на диво невыразительными; операторам почти никогда не удавалось поймать в объектив играющих солистов; хорошо виден был разве что Гергиев. Все то же самое увидели и телезрители, и это стало очередным доказательством очевидного: культура на телеэкране пользуется плохим спросом прежде всего потому, что ее плохо показывают. Не могу предположить, что именно теперь думают о культуре бывшие на концерте, но факт: четыре тысячи человек сидели чинно и, надо думать, радовались тому, что поедают на Красной площади не очередное шоу с тяжелой идеологической начинкой, а всего лишь наблюдают игру, в которой люди борются с законами природы. Музыка, по счастью, -- та область, где эта борьба еще сладка спортивными победами.

ПОДПИСЬ ПОД ФОТО:

Этот концерт Валерию Гергиеву нужно засчитать за десять