Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Ведомости / Среда 23 апреля 2003

В современную эпоху тотального дефицита хореографов 34-летний Ратманский превратился в "Скорую помощь" для ведущих российских балетных трупп. Обычно его зовут после изматывающего сотрудничества с западными классиками, фантазия которых неизменно отказывается укладываться в рамки предварительных договоренностей. Поэтому сил на почтительное отношение к соотечественнику, пусть и ставящему для Балета Сан-Франциско, Шведского королевского балета и даже возведенному в ранг рыцаря ордена Датского флага (по совместительству с балетмейстерской работой Ратманский - премьер Королевского балета в Копенгагене) , не остается: его загоняют в рамки производственной необходимости, то вставляя в руки готовый сюжет и музыку, заказанные для каких-нибудь гастролей, то благотворительно расчищают для танцев пять метров сцены, загруженной самовыражающимся художником, то вообще предлагают подстроиться под чужой канкан идей. И Ратманский вдохновенно, в "окнах" между собственными выступлениями, производит очередного фаворита национальной театральной премии "Золотая маска" (впрочем, по каким-нибудь недоступным логике соображениям она почти всегда в последний момент уплывает в другие руки).

"Светлый ручей", вопреки традиции, оказался выбором самого Ратманского. Услышав диск Геннадия Рождественского с записью этого балета Шостаковича, который в 1935 г. был раздавлен определением "балетная фальшь" в передовице "Правды", хореограф чуть ли не год убеждал Большой театр в жизнеспособности спектакля о колхозе 30-х гг. Самыми недоверчивыми в этой ситуации оказались балетные звезды, в ходе постановочных репетиций одна за другой срывавшиеся с орбиты спектакля. Никакие ссылки на имена Лепешинской, Ермолаева, Моисеева, Суламифи и Асафа Мессереров, танцевавших в свое время главные партии в "Светлом ручье", делу не помогли: мало кто из премьеров осмелился увидеть себя не в пачках и трико, а в пестреньком ситчике. Впрочем, Ратманский известен тем, что ногами рядовых тружениц кордебалета способен сделать спектакль на зависть "божественным". Так же, как и своей любовью к играм с историей и в историю. Его дар оказался заразителен: на польках и фокстротах Шостаковича оркестр под руководством дирижера Павла Сорокина "оторвался" так, будто это Дунаевский, а художник Борис Мессерер (отец и тетка которого в ролях Классических танцовщиков украшают рекламный плакат премьеры) , сначала расписав монохромный увертюрный занавес лозунгами "Каждая кухарка должна научиться управлять государством! ", "Доярки, добьемся высоких удоев от каждой фуражной коровы! ", "Беспощадно громить и корчевать троцкистско-бухаринских выродков! ", "Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы! ", потом разрисовал задники золотящимися нивами, пустил по ним "живые" трактора и самолетики, а в колхозном парке воздвигнул собственный вариант девушки с веслом.

Сам Ратманский, пересказывая историю о том, как в колхоз приехала бригада столичных артистов и как жена агронома Петра затейница Зина оказалась профессиональной балериной, параллель3но с удовольствием реконструировал историю советского балета. Для этого ему не пришлось овладевать профессией хореографа и копаться в пыльных гарвардских архивах. Просто из своей генетической памяти он извлек спортивные пирамиды, азарт поставленных Игорем Моисеевым парадов физкультурников на Красной площади, кинохронику танцев Ольги Лепешинской и Петра Гусева - немыслимые "рыбки" вниз головой, фотографии Викторины Кригер, танцующей лезгинку на каком-то военном корабле. Впрочем, аутентичное воспроизведение стиля 30-х для Ратманского столь же бессмысленно, как и социологическое исследование советского колхоза в балете. И его балет выстроен по всем классическим канонам: пожилые колхозницы, как принято в респектабельных старинных балетах, вальяжным пешеходным шагом прогуливаются под задником, молодые вылетают на сцену общим огромным jete и дружно передвигаются акробатическим колесом, встретившиеся после многолетней разлуки подруги общаются на языке глухонемых - на самом деле традиционной балетной мимикой. Петр объясняется в любви гастролерше, приложив ладони к сердцу (Юрий Клевцов идеально соответствует этой роли по темпераменту и фактуре) , гастролерша - разумеется, балерина и демонстрирует темперамент, как и во времена Кшесинской, виртуозным соло на фоне кордебалета танцующих мужчин (Марии Александровой это удалось блестяще) , а интрига раскручивается при помощи переодевания - Классический танцовщик является на свидание в костюме Сильфиды (Сергей Филин в этой роли круглил ручки корзиночками поточнее сильфид-женщин и, даже пародируя балетные штампы, не забывал об идеальной чистоте позиций).

Во взгляде Ратманского не отразилось никакого обличения нашего советского прошлого - его кубанский колхоз "Светлый путь" имеет те же географические координаты, что и пейзанская деревня на границе Силезии в "Жизели". Видимо, поэтому публика реагировала на него, как на фильм "Кубанские казаки", - предпочитая хохотать над водевилем и оставив истории ее трагические реалии.