Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Радио Свобода / Пятница 30 декабря 2005

Трагический балет «Смерть Полифема» показал самый маленький в Москве Лиликанский театр. И я вынуждена уныло раскрывать чудесные тайны Ильи Эпельбаума и Майи Краснопольской. Они – руководители театра «Тень». В небольшом его помещении они выделили совсем крохотную комнатку и установили в ней ящик, в который можно запаковать средних размеров телевизор. Но ящик силой их фантазии и благодаря их чрезвычайно умелым рукам превратился в макет настоящего императорского театра. Со сценой, люстрами, ложами и ярусами, оркестровой ямой, зрителями и музыкантами. Роль последних, естественно, играют малюсенькие куколки, но каждая – индивидуальна и может двигаться. Если вступает музыка, куколки совершают движения, подобающие исполнителю на том или ином инструменте.

Ну, а на сцене разыгрывается представление. На этот раз – балетное. О балете рассказывает Илья Эппельбаум, автор всей затеи, режиссер, художник и волшебник

- Что такое Лиликанский театр? Есть такая страна Лиликания, которая несколько лет назад приехала к нам на гастроли вместе со своим театром, потому что они никак не могут играть на другой сцене, кроме как на своей. Они показали свой традиционный театр, а после этого остались в России еще на несколько лет для того, чтобы сотрудничать с известными российскими театральными деятелями для того, чтобы эти деятели могли воплотить свою неисполненную месту на сцене. У всех она разная. Первым человеком из россиян, который поставил в Лиликанском театре спектакль, был Анатолий Васильев, который поставил «Мизантропа». Он так задумал, что ему нужно было каждый раз во время спектакля разрушать декорацию. И «Комеди Франсез» (Comédie-Française), которому он предложил этот спектакль, не согласился. А Лиликанский Большой Королевский Народный Академический театр оперы и балета согласился. У них денег немерено. Они каждый раз сжигают декорацию. Вторым был Тонино Гуэрра, который поставил спектакль по собственному сценарию «Дождь после потопа». Последняя наша премьера - это балет, в котором нет ничего инновационного, это довольно классический балет. Единственное, что все эти древнегреческие мотивы, которые очень часто в балетах использовались и используются, всегда обходили тему великанов стороной. Потому что было понятно, что великан и не великан в большом театре будет выглядеть одинаково, не поймешь, кто из них кто. У нас была такая возможность. Спектакль, который мы покажем сегодня, он совместный лиликано-российский.

- И немножко грузинский, - добавил Николай Цискаридзе.

Илья Эппельбаум сказал, что ничего новаторского в спектакле нет. А мы его сразу опровергнем: музыку к балету написало целое творческо-производственное объединение «Композитор»

Петр Поспелов объясняет, как оно это сделало.

- Однажды я поделился с Ильей идеей. Почему только композитор может быть автором музыки? Почему сочинить музыку не может быть какой-нибудь человек смежной профессии, например, режиссер? Мы приставим к нему целый штат профессиональных композиторов, которые будут послушно исполнять его волю, а он будет объяснять им чего же он хочет любыми способами: петь, танцевать, что-то показывать жестами, рисовать, чертить графики. Через некоторое время Илья вернул мне эту идею. Позвонил и сказал, что они затевают балет «Полифем» и он хочет сочинять музыку по определенной творческой схеме. Тогда я объявил конкурс. На этот конкурс пришло несколько заявок. Было решено взять одну из тем балета у композитора Александра Моноцкого, а для участия в сочинении музыки было отобрано три композитора, которых мы в нашей системе называем ответственными мастерами. Это Вера Иванова, Дмитрий Курляндский и Валерий Белунцов. Илья составлял задания. Специально разделял их так, чтобы в результате ни один номер не был написан кем-то одним. В ту и в другую сторону эти задания, и музыка, написанная на эти задания, шли через меня. Я выполнял их премодерацию. Как на интернет-форуме бывает премодератор, который отслеживает, соответствует ли поток в ту и в другую сторону заданной теме. Когда из этих отрывков уже стали составляться пространные блоки, Илья стал переправлять мне их на рерайт. Я уточнял тональный план, систему темпов, дописывал недостающие такты, связки, редактировал модуляционную структуру внутри номеров. В результате, получился клавир, который я отправил в театр. Когда он был одобрен режиссером, мы позвали нашего тяжеловеса, Владимира Николаева, который превратил клавир в полноценную оркестровую партитуру, а она, в свою очередь, была записана оркестром под управлением Александра Соловьева.

Итак, занавес поднимается, звучит музыка, движутся куклы-музыканты, на сцене появляется кордебалет, легкие танцовщицы дрыгают ножками, порхают бабочки, из-за кулис за всей этой красотой любуются крокодилы и питоны, а слон – большая игрушка на доске с колесиками - даже выезжает на сцену. Внутрь его вмонтирован некий механизм, а потому слон шевелит ушами, кивает головой и задирает хобот. Идиллию нарушают тяжелые шаги – не Командора, но Полифема, и на сцене появляются две человеческие ступни. Вообразите себе соотношение масштабов: куклы меньше мизинца Николая Цискаридзе.

В это трудно поверить, но ноги играют роль. Они пишут на песке имя возлюбленной и затем стирают его, они ждут, застенчиво трепеща, когда Галатея случайно коснется их. А потом появляются и руки, огромная ладонь пробует задержать дразнящую его куколку и заживо замуровывает войско своего соперника. И дальше – не спрашивайте меня, как Цискаридзе это удается – его тело втискивается в коробочку-сцену, пробуя рассмотреть кораблик Одиссея. В этот момент на носу кораблика возникнет фигурка воина и копьем проткнет единственный глаз Полифема. Жанр «трагический балет» обусловлен тем, что произойдет дальше. Ноги великана, прежде столь самоуверенные, начинают двигаться совершенно беспомощно, на ощупь. Все тот же масштаб усиливает трагизм: такое большое оказывается таким беззащитным и гибнет. Правда, Илья Эппельбаум снижает трагический пафос: те же ступни, но уже облаченные в белые балетные тапочки, разучивают с куколками-ангелочками па классического балета.

Фантазия людей, построивших театр «Тень» и создавших миниатюрный лиликанский театр, безгранична. Не зря, уже целую стену можно завесить полученными ими «Золотыми масками». Жаль только, что в живую спектакль может посмотреть от силы пять человек. Для остальных Илья Эппельбаум и Майя Краснопольская выдумали прямую трансляцию. Камера снимает происходящее в лиликанском театре, а зрители, сидящие в основном зале, видят спектакль на экране, как в кино или по телевизору.

Я спросила Николая Цискаридзе - народного артиста России, премьера Большого театра и звезду мирового балета, как он себя чувствует в чужих театрах и на чужих сценах?

- Здесь, во-первых, я был чуть-чуть соавтор со всеми. А главное, что люди, которые это делали, ко мне они относились очень хорошо. В первый раз, когда я сюда попал, получил такое удовольствие от нахождения в этой атмосфере, с этими людьми, что мне безумно было приятно. Вообще, я люблю театр. И я помню тот Большой театр. Почему я занялся балетом? Когда я приходил, я уходил танцуя. Очень часто, когда уже учился в хореографическом училище, когда я смотрел какой-то спектакль с Павловой или Семенякой, с балеринами, которых я безумно любил, я на следующий день в четыре раза лучше занимался. Я тянулся к чему-то. В театре в последнее время я ничего такого практически не вижу. Мне не интересно. Я вообще не хожу в балетный театр, как зритель. И когда я попал на этот кукольный спектакль, я ушел пританцовывая. Это очень ценно. Театр создан человечеством для получения удовольствия. Когда люди плачут в зале, они все равно уходят счастливыми. Значит какие-то чувства в них родились, поменялись. Уходя, хочется вернуться. Жалко, когда спектакль заканчивается.

- Во-первых, я сам получаю удовольствие. Я человек, который, как все балетные дети, в 10 лет распрощался с игрушками. Я не доиграл. Я очень часто замечал, что когда мы находимся на гастролях, если кто-то из наших попадает в игрушечный отдел, он начинает играть. И это правда. Есть в Японии такая сеть магазинов «Тобу и сей», там последний этаж всегда детский. Когда у меня есть время, я иду туда, потому что там можно играть в любые игрушки, которые ты хочешь. Я играю с теми игрушками, которых в мое время просто не было. Этими гигантскими железными дорогами, конструкторами Lego. А там такие отделы, в которые мама приводит детей, оставляет и сама идет за покупками, а дети играют. Вот я с этими детьми сижу и играю. Я очень это люблю. А кукольный театр - это была моя колоссальная мечта. Я очень иного времени провел за кулисами театра Образцова, когда они приезжали в Тбилиси. Я часами просиживал, смотрел на кукол. Смотрел, как их двигают, я очень этим хотел заниматься. У меня дома был огромный кукольный театр, очень много спектаклей, которые я сам сделал. Я мучил мою маму и всех моих соседей этими спектаклями. Они терпеть это не могли, потому что им надо было высидеть до конца. Я со всего дома собирал торшеры, я выставлял свет, у меня был диафильм, водящий лучи. И когда у меня возникла такая возможность, я просто оттягивался, что называется.

- Нет, я вырос на его спектаклях. Просто его спектакли были очень взрослыми. Дело в том, что отличие Тбилиси от Москвы было колоссальным. Западная культура там была открыта. И у Резо, в основном, были такие продвинутые спектакли. Если у Образцова все взрослые спектакли были с юмором на нашу советскую действительность, то у Резо Габриадзе было всегда ироничное отношение к шику, к Западу. Я помню его бесподобный спектакль с Луи Армстронгом, с Эллой Фитцжеральд. Это как раз мое детство. Но для меня тогда, как для ребенка, это не было так интересно. Конечно, с возрастом я это больше оценил. В Тбилиси было еще два кукольных театра. Сейчас я вспоминаю, на каком это уровне шло. Эти люди могли бы очень сильно прославиться, если бы не то время. Меня всегда в это очень тянуло. Просто балет идет раньше.

- Дело в том, что когда меня Илья поставил в этот ящик, он поставил мне задачу, что мне надо стесняться. Когда ты понимаешь, что видны только твои стопы и тебе надо стеснение выразить… А потом он говорил, что вот под эту вот музыку я должен объясняться в любви ногами. Делай, что хочешь. А здесь вот трагическое, он умирает. И я понял, что, допустим, он ослеп, значит он уже не может двигаться, как зрячий. Поэтому я придумал, что я все время ощупываю, что я не могу двигаться. Видно же только стопы. Другое дело, что бы я ни чувствовал наверху, моим стопам это не поможет. Мне надо было найти такие выразительные средства, которые бы передали одними стопами работу чувства. Это сложнее, чем просто почувствовать.

- Нет, физически он не тяжелый, просто я все время ограничен в пространстве. Все картонное, деревянное, тоненькое. Я могу все поломать и порушить. Поэтому, когда я начинаю вращаться или крутиться, два человека держат весь постамент, чтобы он не разлетелся, если меня занесет.

- Я один из самых невысоких в своей профессии людей, на данный момент. А многие уверены, что я один из самых высоких. Даже людей, с которыми я реально могу встать и померяться, которые выше меня, все считают их маленькими. Никому даже в голову не может прийти, что они выше меня. Это такой дар заметности на сцене. Но здесь, совсем другое. Я себя не чувствую великаном, потому что рядом со мной два профессиональных актера, которые все умеют делать. Я здесь не был великаном, я здесь был таким же лилипутом, я учился у них многому. Потому что мне надо было и куклу схватить, и кулисы опустить, и свет включить. Другое дело, что мне было гораздо легче, чем им, потому что я умею двигаться под музыку, я запоминаю очень быстро количество тактов, характер музыки, а им это было чуть-чуть сложновато, потому что у них, все-таки, отправные точки другие по жизни. Когда им надо было со мной попадать в музыку, то им было сложно.

- Абсолютно верно.

Современные русские композиторы: Валерий Белунцов, Вера Иванова, Дмитрий Курляндский, Александр Маноцков, Владимир Николаев, ТПО Композитор