 Музыкальная критикаК новым сочинениям надо относиться с пиететомНо и к классике тоже, уверяет Владимир ФедосеевВедомости / Четверг 29 сентября 2005 — Что будет особенного в юбилейном сезоне? — Моя идея — показать форму оркестра, его репертуар, стили шире, чем обычно. В декабре будет Восьмая Малера с огромным хором академии, приглашенными солистами — восемь певцов, некоторые с Запада, знающие это сочинение. В ноябре к 90-летию Свиридова дадим Патетическую ораторию, пригласили баса Сергея Алексашкина — он продолжатель пути Александра Ведерникова, а Ведерников был рожден Свиридовым. Большой хор, площадной — необъятный, как на улице. Будет концерт по заявкам “Вы нам писали”: в прошлом сезоне мы просили опускать в ящик пожелания. Выполняя заявки, будем играть и Адажиетто из Пятой Малера, и оперетту, но и музыку барокко — есть оригинальные заявки. На открытии сезона — Четвертая Шостаковича, ее мало кто играет. Будет норвежская, бразильская музыка, будет симфония Сен-Санса Urbs Roma, даже во Франции ее не знают. И много другого. — Событием прошлого сезона стал бетховенский цикл. А теперь? — Новый цикл — послеполуденные концерты “Играем Чайковского”. Каждое воскресенье. Циклы очень притягивают внимание. — Люди тянутся к систематическому образованию? — Да, им интересно, когда играется все подряд — все концерты или симфонии одного композитора. Через год мы задумали сыграть всего Брамса и Гайдна. — Гайдна — все 104 симфонии? — Нет, не все, а сколько воскресений хватит. — Вы следите за балансом между популярными произведениями и редкими? — Конечно. — Вас тяготит эта необходимость? — Нет, нисколько. Вы помните, мы к окончанию войны давали программу песен, сделали новые оркестровки, пригласили певцов — не эстрадных. А сейчас есть идея сделать концерт русского романса. — А при выборе современного репертуара вы не склонны к модернизму, у вас свой круг близких авторов? — Играю Владимира Рубина, у него глубокие истоки в нашей культуре. Свиридов — само собой, Роман Леденев. Валерий Кикта много нам приносит. Хотя и Губайдулину играю, и Щедрина. Мы провели конкурс на сочинение 10-12 минут, посвященное БСО. Это будет особый концерт, я сам буду дирижировать. Без этого обойтись нельзя — свежая мысль нужна. Если относиться к новым сочинениям с пиететом, то их исполнение может привнести что-то и в классическую музыку. — Что, например? — Исполнительское ощущение. Трудно найти оригинальный ход в симфонии Чайковского, и вдруг новое сочинение подсказывает тебе нечто интерпретационное. — То есть, сыграв Гаврилина, вы находите ключ к Чайковскому? — Да, есть какой-то мост. — В Европе вы исполняете русских композиторов? — Да, Бориса Чайковского играл в Германии, Норвегии, Японии и записал, Кикту — в Австрии, Свиридова — в Англии и Японии, причем целое отделение, с хором. Свиридов воспринимается как бомба. — Жаль, что Свиридова все же мало знают на Западе. — Мало. А кто же его исполняет, кроме нас? Никто и не старается. — Хворостовский пел. — Пел, и замечательно, но кончил петь. А ведь надо постоянно раскачивать. Вот Губайдулину играют много, и есть имя. А Свиридова играет только БСО. Западные музыканты его не играют. Раньше нас спрашивали: что это за композитор, он современный? Пришлите нам запись — и мы посылали запись. А теперь каждый раз директор зала в Лондоне просит Свиридова. И мы играем “Время, вперед!”. В Альберт-холле. — Помимо БСО вы много работаете в Цюрихской опере. — Цюрих стал для меня вторым домом музыки. Я поставил там много русских опер — “Китеж”, “Салтан”, “Евгений Онегин”, “Пиковая дама”. Последняя — “Царская невеста”. Дальше — Шостакович, “Катерина Измайлова”. Вторая редакция. Не “Леди Макбет Мценского уезда”, а именно “Катерина Измайлова”. — Но ведь в мире давно уже ставят только первую редакцию. — Я настоял. У меня есть копия письма Шостаковича Николаю Бенуа в Ла Скала. “Я узнал, он пишет, что вы ставите мою оперу. Дорогой, если хотите ставить, то, пожалуйста, вторую редакцию. Если хотите первую, то лучше вообще не трогать. Я сделал много поправок во второй редакции”. Я вручил это письмо руководству в Цюрихе, и они согласились. Еще я там дирижирую балетом — Пятой симфонией Малера. Оркестр на сцене, я стою спиной к балету, даже его не вижу. Замечательная идея — близкое и далекое. Хореограф — Ханс Шперли. Причем он модернист, новатор. Вы знаете, что меня привлекло? Его балетный спектакль “Моцарт”. Открывается занавес, сквозь сцену видна дверь на улицу, из троллейбуса выходит Моцарт в балетном костюме, начинает танцевать. С ним я буду и “Лебединое” ставить. — С балетмейстером Шперли у вас творческий контакт установился. А с оперными режиссерами одни сложности? — Есть примеры замечательные. В Ла Скала я делал “Сказку о царе Салтане” с Лукой Ронкони — это модерн, но идущий от музыки. “Любовь трех королей” Монтемецци в Вене с Филиппом Арло. “Китеж” с Гарри Купфером в Брегенце — тоже модерн, но со знанием музыки и истории. Перенос действия в другое время тоже возможен, но если идет от музыки. Все зависит от меры таланта. Но вообще, сейчас большая проблема с режиссурой, я с этим столкнулся. Ужас, когда полуграмотный режиссер не понимает истории, не знает традиций. Я ставил “Ивана Сусанина” — сплошные клише. Если русская опера — должна быть водка. В “Царской невесте” пьют водку прямо из бутылки. — “Поболе жениху, поменее невесте…” — Да, именно. Собакин поет с зятем, а в это время врач осматривает девиц без трусиков. И в зубы смотрит. Публика не знает и думает: а может, так и было при Иване Грозном? Протестовать? Бесполезно. Была эпоха — примадонны властвовали, потом настала эпоха дирижеров, теперь — режиссеров. Он безграмотен, но он главный. Может быть, стоит созвать мировую конференцию директоров, режиссеров и дирижеров и поставить этот вопрос? Современные русские композиторы: София Губайдулина |