Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Ведомости / Четверг 10 июня 2004

Три партитуры, отобранные Рождественским, были написаны в разное время, при разных обстоятельствах и с разным отношением авторов к собственному делу.

Одно из сочинений можно смело отнести к шедеврам — это кантата “Здравица” Сергея Прокофьева, написанная в 1939 г. к 60-летию Сталина. В это время Прокофьев был еще недавним реэмигрантом. “Здравица” — сочинение лаконичное, веселое и даже шутливое. Сталин выведен в нем как эдакий добрый царь или народный богатырь, в честь которого поются псевдонародные и якобы наивные вирши. Следы 20-х годов с их увлечением лубком и ярмаркой еще чувствуются в этой музыке, а изобретательность автора не знает границ: 10 минут музыки содержат несколько озорных и напевных тем, чья элегантная простота оттеняется оркестровкой, полной перца и задора. На сегодняшний слух в “Здравице” слышна циничная бравада (Святослав Рихтер назвал ее “беспринципностью”), с которой блестящий профессионал, ощущающий себя европейцем, мог выполнить любой заказ — хоть для Сталина, хоть для черта лысого.

Совсем другое — “Кремль ночью”, сочинение старшего товарища Прокофьева, Николая Мясковского, написанное в 1947 г. Это кантата-ноктюрн без единого форте, вся наполненная старомодной атмосферой символизма. В отличие от Прокофьева, Мясковский чужд спортивным задачкам: он предельно искренен, он вроде и хочет писать просто, да не может — его тянет в сложные гармонии, сумрачные изысканные краски. Этой музыке подошли бы стихи Верлена или Малларме, а не тяжеловатый русский слог Сергея Васильева, чья размеренность не идет на пользу текучести мясковского стиля. Кантата не была одобрена начальством за мрачность, и вскоре Мясковский стал одним из героев Постановления 1948 года.

Третье сочинение создано уже после Постановления. Дмитрию Шостаковичу, попавшему в “формалисты”, необходимо было заслужить прощение грехов. Оратория “Песнь о лесах” — откровенная отписка большого таланта. В одном из писем Шостакович признается близкому другу, что писал ее “левой ногой”. Конечно, силен тот мастер, кто способен создать подобным образом полнометражное, роскошно звучащее сочинение на добротном уровне и в законах жанра. Шостакович сознательно отключает свою авторскую манеру, равнодушно следуя нормам безликого русско-советского официального стиля. В пяти-шести местах Шостакович, известный по симфониям, все же слышен — и создается впечатление, что эти авторские приметы допущены им тоже из глубокого равнодушия.

Геннадий Рождественский не предпослал концерту никакого словесного вступления и никак не объяснил публике своих симпатий к выбранной музыке. Очевидно, никакого политического смысла Рождественский в программу не вкладывал — им руководило только чувство музыканта. Не зря, выбирая официозные полотна, Рождественский взял не забытых советских композиторов, для которых верноподданническая стезя была основной, а именно Прокофьева, Мясковского и Шостаковича, стремясь показать, что в их творчестве было и такое, и сегодня можно без зазрения совести расценивать официозные партитуры как законную часть их бесценного наследия. Еще одно обстоятельство говорит в пользу чисто музыкантской логики: строя программу концерта, маэстро расположил эти три сочинения в обратном порядке: сначала халтурный Шостакович, потом искренне неудачный Мясковский, затем блестяще циничный Прокофьев — по возрастанию качества. И дирижировал с явным удовольствием, тем более что солисты, хор и Симфоническая капелла России вполне пристойно справлялись с материалом.

Справедливости ради надо сказать, что только кантата-ноктюрн Мясковского стала репертуарным открытием Рождественского. Славильные опусы Прокофьева и Шостаковича (эти и другие) не раз исполнялись Валерием Гергиевым, Владимиром Ашкенази, Юрием Темиркановым, в том числе и за рубежом. Порой эти исполнения становились концептуальными проектами наподобие выставок искусства соцреализма, который сейчас подвергается переоценке.

Однако на фоне основного корпуса сочинений Прокофьева и Шостаковича “Здравица” и тем более “Песнь о лесах” звучат все равно редко, их потенциал для осмысления не исчерпан. Исполнение этих партитур может быть частью проекта, снабженного интеллектуальными спекуляциями или исследованием контекста. Но Рождественский и Филармония обошлись вариантом обычного концерта. В этом есть и свои плюсы: каждый может воспринимать эти произведения по-своему, в зависимости от возраста, опыта и собственных умонастроений. В зале было немало пожилых людей, внимавших музыке и текстам, надо думать, со смешанными чувствами. Кто-то счастливо улыбался. Кто-то сидел напряженно и сосредоточенно. Кому-то было неуютно. Коммунистической демонстрации не произошло. А тот, кто отнесся к затее Рождественского с праведным гневом, видимо, попросту остался дома.