Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Ведомости / Среда 08 сентября 2004

До музыки Кейджа российский слушатель дорвался в 80-е гг. Тогда этот американский оригинал однажды сам побывал в России, очаровав всех и каждого, а вскоре стал любимым автором перестроечного фестиваля “Альтернатива” и подобных, всегда сенсационных, акций. Смерть Кейджа в 1992 г. еще больше сплотила вокруг его имени наших музыкантов, поэтов и художников, а его идеи нашли в России не меньше продолжателей, чем в Америке или Европе. Из всех великих деятелей музыкального авангарда Кейдж оказался самым привлекательным и понятным. Кейдж переводил на язык звуков китайскую Книгу перемен, брызгал краской на нотные строки и получал партитуру, делал настройку радиоприемника, переливание воды из пустого в порожнее и скрип стула в зрительном зале элементами музыкальной композиции, засовывал болты и монетки в струны рояля и превращал концерт в хэппенинг. Очарование случайности, веселье абсурда, ясность минимализма — все это выходило у Кейджа за рамки чисто музыкального творчества и легко усваивалось интересующейся публикой.

Тем не менее наивно полагать, что за прошедшие 15-20 лет в России был сколько-нибудь полно представлен корпус сочинений Кейджа: многие из них, вроде поздних “Европер”, требуют немалых составов и технических средств. И сейчас в его наследии для нас остается много белых пятен. Вот молодой музыковед Марина Переверзева и собрала небольшую артистическую команду ради исполнения поздних камерных опусов Кейджа. Смысл очевиден: Кейдж более не сенсация, но его надо изучать и представлять публике — благо есть устойчивый круг слушателей, готовых с интересом и доверием воспринимать эту чуждую всякой эффектности музыку, внешне представляющую собой набор тихих, редких и мало связанных друг с другом нот.

Опусы весьма лаконичны и носят неброские названия: “Один” (1987) — пьеса для одного фортепиано, “Четыре” (1989) — композиция для струнного квартета. У пианиста Михаила Дубова на пюпитре стоят настольные часы, у музыкантов квартета во главе с Марией Маргориной — секундомеры. Содержанием пьес Кейджа являются не столько сами звуки, сколько организованное ими время. Сочетание заданности условий и исполнительской свободы определяется особой композиторской техникой, имеющей название “техника временных пределов”. В сочинении “Кое-что из “Гармонии штата Мэн” (1978), написанной по заказу лютеранской церкви, немало лукавства: органистка Марина Воинова, исполнявшая эту деконструкцию церковных гимнов, уделила больше внимания дерганию регистров органа, нежели извлечению звуков. Напротив, “Литания для кита” (1980), где две певицы (Светлана Савенко и Татьяна Михеева) перекликаются через зал, варьируя простейшие мелодии вместе с фонемами слова whale (кит), прозвучала по-детски свежо и даже возвышенно. Концерту сопутствовала небольшая выставка гравюр Кейджа, переносившего из одних видов искусства в другие правила комбинирования чисел и элементов.

Концерт в Малом зале Консерватории, который явно проиграл многим другим событиям Москвы в категориях шумной рекламы и эффектной подачи, оказался важен: Кейдж нами не исчерпан, между тем он — один из редчайших экземпляров в авангардном искусстве ХХ в., чей художественный мир лишен конфликтности, драматизма и агрессии, зато полнится внимательным приятием жизни.