 Музыкальная критика"Дети Розенталя" приехали в ПетербургЗал беспокойно шумел, ожидая начала представления: весь театрально-музыкальный Петербург сидел в Мариинском, любопытствуя, что это за зверь такой – «Дети Розенталя», из-за которых поднялся столь громкий скандал в Москве прошлой весной. Наконец звонкий голос за сценой объявил: «Сегодняшний спектакль – подарок Большого театра ко дню рождения композитора Леонида Десятникова». Автору аккурат в этот день исполнилось 50 лет.Газета / Вторник 18 октября 2005 Седовласые юноши чинно сидели рядышком в директорской ложе, у самой сцены - авторы спектакля, композитор Леонид Десятников и либреттист Владимир Сорокин. При всей несхожести лиц бросалось в глаза их очевидное типологическое родство. Оба нарочито скромны, почти робки. Оба облачены в черные, наглухо застегнутые костюмы, на фоне которых особенно эффектно смотрятся пышные серебряные шевелюры. Из партера на них незаметно, исподтишка поглядывали. Почти все в зале знали Леню Десятникова лично: как-никак, он учился здесь, в консерватории, и прожил в Питере большую часть своей жизни. Собралась публика особого сорта, которую почему-то принято называть бомондом. Так как в Питере политический бомонд жидковат, этим статусом завладела художественная интеллигенция, представители СМИ, театроведы и музыкальные критики, консерваторская профессура и театральное начальство города во главе с председателем комитета по культуре Петербурга Буровым. В общем, в зале сидели «свои». Особого ажиотажа ни у дверей театра, ни в зале не наблюдалось: театр был полон, но не переполнен. А к началу второго акта в партере обнаружились пустые места - кое-кто ушел. Целый ряд был отведен под места для членов правления Союза композиторов. Пришли, правда, не все, но многие, движимые любознательностью, - надо же послушать, что там за опера получилась у коллеги. Общее мнение по окончании: ничего особенного, было бы из-за чего шум поднимать. И поздравлять автора не пойдем – не с чем. Десятниковские игры с оперными стилями, однако, оценили по достоинству многие. Опять, как и на московской премьере, насмешила сцена Петруши (Чайковского) с няней: ноющие возгласы «Ах, няня!" – "Петруша!» - четыре раза кряду, с характерной «чайковской» интонацией, передразнивающей сцену письма в «Евгении Онегине». Но - за исключением особых случаев (как с известной всем песенкой «Эх, хорошо в стране советской жить») - слов не было слышно вовсе. Усилия Сорокина пропадали втуне, смысл происходящего от присутствующих ускользал – не будешь же, в самом деле, в темноте раскрывать буклет и читать либретто. Впору было бы высвечивать текст оперы на специальном табло – все равно висит над сценой, отчего бы не приспособить к делу? Хор в центральной сцене «У трех вокзалов» поначалу вовсе стушевался: вступал неуверенно, звучал нестройно, по сцене передвигался будто ощупью, сбивчиво – видно было, что уроки Някрошюса постепенно выветриваются из памяти массовки. Не послужило украшению спектакля и то, что первый исполнитель партии Чайковского, Максим Пастер, был спешно заменен, а в исполнении дублера персонаж вышел далеко не таким колоритным, как на премьере. Реакция на спектакль показалась довольно сдержанной - и все равно, что ни говори, повезло Десятникову: какой еще композитор сегодня мог бы похвастаться тем, что его оперу поставили в Большом театре, да еще и привезли на родину композитора показать землякам в день его рождения? Современные русские композиторы: Леонид Десятников |