 Музыкальная критикаВ Берлине танцовщики нафантазировали прошлоеНа сцене «Шаубюне» прошла премьера спектакля Констанцы Макрас The Past Ведомости / Четверг 04 декабря 2014 Рутинная жизнь мегаполисов — конек Макрас, а в проблемах Берлина после нескольких постановок она разбирается уже не хуже социального работника. В The Past — «Прошлое» — город снова в центре внимания, с той разницей, что существует он скорее в воображении опрошенных для постановки жителей Дрездена. Одни погружаются в ад, вспоминая, как город бомбили, другие — в веселый ад, рассказывая про возникшие на руинах новые монументы: «Вам не хватает памятников Ленину? — Не так чтобы. Но без них я плохо ориентируюсь». Приблизительно такие диалоги, о потере идеологических и топографических ориентиров, как и самые разные мнения об искусстве, архитектуре и даже хореографии (веселый ликбез, который устраивает танцовщица Fernanda Farah, высмеивая штампы contemporary dance, — оcобый аттракцион), как радио, озвучивают эпизоды, возникающие вне связи друг с другом на разных уровнях сцены. Плюс два музыканта с ударными и абсолютно диковинными инструментами работают вживую, вовлекая артистов в процесс — то дудку вручат, то постучать позволят. Звуковая среда сродни декорации, похожей на дом, который еще не возвели, а он уже разрушился. Девять артистов осваивают эту вековую немецкую стройку-руину так буднично, словно прикипели к неустроенности как образу жизни. Стабильность здесь и не ночевала, в чем и прелесть этого внезапно взрывающегося эпизодами брутальной хореографии пространства. Как с неба падают на пол крепыши в наколенниках с какой-нибудь жесткой пацанской репликой, грубо перебивая едва начавшийся культурный разговор или любой другой процесс. Можно сказать, так вмешивается в планы людей и городов история, а можно ничего не говорить. Тут хоть и набрали для постановки кучу свидетельств очевидцев, но доверять им как будто не собираются, предлагая весьма небанальный подход к представлению на сцене «прошлого» и самой идеи документальности. Память здесь — сюрреалистичная среда, хранящая разные динамические и акустические объекты: вот какие-то безголовые платья на вешалках вышли на погулять, парни сцепились в танце, как в смертельной схватке, голая женщина поет, лежа в ванной. Последняя — возможно, из детских воспоминаний танцовщицы-японки о тесной социальной квартире и сумасшедшей соседке, танцевавшей на улице в нижнем белье. Связь всего со всем ассоциативная, отчего архитектура спектакля кажется грандиозной и хрупкой. Нарастает и набирает обороты только энергия, которой в финале, впрочем, едва хватает, чтобы противостоять мощному вентилятору, сметающему со сцены всех, кто еще пять минут назад крепко стоял на ногах. И в этом вся горькая правда — о людях и городах. Берлин |