 Музыкальная критикаВ ознаменование 70-летия снятия блокады в Доме союзов дали концерт-спектакль, в котором прозвучала музыка композиторов-блокадниковБлагородное дело погубил синтез искусств Ведомости / Понедельник 03 февраля 2014 Концерт-спектакль «Ленинградцы. 900 дней во имя жизни» был организован благотворительным фондом «Классика» на высоком уровне: в зале присутствовали мэр Москвы (в ожидании которого не начинали 20 минут) и внушительная делегация, представители духовенства, аппаратчики, курсанты и — самое главное — ветераны войны. Ваш рецензент встретил в зале немногих коллег-критиков и того меньше меломанов, что жаль: на сцене были лучшие силы страны — Госоркестр имени Светланова под управлением Василия Синайского, Русский хор имени Свешникова, детский Ансамбль песни и пляски имени Локтева, солисты Мариинского театра Злата Булычева и Людмила Дудинова, а также солисты-инструменталисты — не просто скрипач, но ректор Санкт-Петербургской консерватории Михаил Ганварг, не просто пианистка, но член совета при президенте РФ по культуре и искусству Екатерина Мечетина. Бывший советник президента по культуре Юрий Лаптев выступил в двух ипостасях — как солист-баритон и как идеолог-режиссер всего концерта. Идею Лаптев придумал поистине замечательную: поднять из архивов музыку, написанную в осажденном Ленинграде, звучавшую в те годы или не звучавшую никогда. Петербургские музыковеды (Тамара Сквирская, Лариса Миллер и их коллеги) проделали блестящую работу, отыскав, отобрав и подготовив к исполнению полтора десятка композиций, представляющих самые различные музыкальные жанры — от оперы до массовой песни, от марша до молитвы. На концерте состоялось шесть мировых премьер. Сквозной нитью в концерте были исполнены фрагменты из оперы Валериана Богданова-Березовского «Ленинградцы», в основе либретто которой — хроника обычной семьи, застигнутой войной. Музыка оперы приподнято-энергичная, искусные гармония и инструментовка порой уступают место лапидарным маршевым ритмам, но есть и экспрессивный эпизод «В бомбоубежище», пронзительностью красок заставляющий вспомнить «Воццека» Берга. Ряд номеров, вошедших в программу, выдержан в плакатном стиле — как «Клятва наркому» Шостаковича или «Героический партизанский марш» Александра Каменского. Есть более тонкие произведения, в которых звучит тема мести и жестокости, — как песня Валерия Желобинского «Человек склонился над водой» на стихи Суркова. Есть и номера, исполненные оперной выразительности, — как «Героическая ария» Юрия Кочурова. Многие номера представляли творчество легендарных ленинградских авторов. Орест Евлахов, сочинивший «Ночной патруль», был одним из самых активных организаторов музыкальной жизни в осажденном городе, а после войны воспитал в своем консерваторском классе целую ленинградскую композиторскую школу. Борис Гольц считался кумиром народа, его песни распевались по радио и печатались на открытках (песня «Светит в небе звездочка высоко» по настроению напоминает «Катюшу» Блантера) — но умер композитор от истощения в 28 лет. Та же участь постигла Юлию Вейсберг (в концерте прозвучали ее детские песни) и Василия Калафати, когда-то дававшего частные уроки Стравинскому. Концерт заканчивался его Торжественным маршем, который был бы уместен в дни победы, но был написан еще суровой зимой 1941 года — такова была вера композитора в победный исход. Но не обошли составители программы и музыку совсем другого рода — удрученную и скорбную. Цикл фортепианных прелюдий «Песни печали и слез» Бориса Асафьева, напоминающих медлительные пьесы Эрика Сати, мог звучать в те годы хорошо если в узком кругу. Совсем лишена героики и впервые исполненная песня «Может быть, и я умру» того же Асафьева. Его же хор «Святый Боже» мало отличается от типовой православной музыки — но и он стал мировой премьерой. Относительно известной вещью, исполненной в концерте-спектакле, стала кантата «Киров с нами» Николая Мясковского — в остальном же мы внимали бесценным редкостям. К сожалению, расслышать их в должной мере подробно возможным не представилось. В желании создать эмоционально выразительный «гезамткунстверк» режиссер несколько перестарался. Одновременно с музыкой всю дорогу шла кинохроника, не всегда совпадавшая по смыслу с содержанием исполняемых произведений. Если звучала песня «Человек склонился над водой», на экране показывали отнюдь не человека, а стоящую на берегу Невы Петропавловскую крепость. В минуты романтической кульминации Скрипичного концерта Богданова-Березовского на экране чинили провода, а под звуки одинокой скрипичной каденции кружился трактор. Кроме того, в создании концерта приняло участие слишком много талантливых людей, которых режиссер не удержал в стремлении одновременно проявить свое искусство на полных сто процентов. Свет Дамира Исмагилова был эффектен, но создавал нещадно шумящий фон. Визуальные эффекты Арсения Эпельбаума с самолетиками, летавшими по потолку Колонного зала, вносили неуместную игривость. Звук Виталия Свердлова, напротив, пугал и вынуждал заткнуть уши: голоса дикторов звучали громче бомбежки и уж точно заглушали симфонический оркестр, пытавшийся в это же время играть редкие страницы только что открытой обществу архивной музыки. Результатом благих намерений все же стал обстоятельный буклет, организованный более продуманно, чем событие, к которому он прилагался. Место проведения — Колонный зал Дома cоюзов — напоминало не только о советских временах, но и о Фестивале оркестров мира, который проходил здесь же в 2000-е годы и был придуман тем же Юрием Лаптевым в бытность его советником президента по культуре. |