Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2007/05/02/125093

Ведомости / Среда 02 мая 2007

Свежая версия оперы Чайковского в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко заменила собою снятый со сцены спектакль Станиславского. Однако взамен классике постановщики смогли предложить лишь недоделку.Все театры должны обновляться, театры с историей вынуждены обновлять даже свой музейный золотой фонд: из классики выветривается жизнь, и она перестает быть классикой. Процесс обновления в нашем оперном театре начался с запозданием: по идее, он был бы уместен в эпоху перестройки, но тогда все были озабочены лишь выживанием. Сегодня пора возвращаться к традиционной эстетике, но театры еще не успели всласть от нее отдохнуть. И появляются спектакли, задуманные сразу в две стороны, в которых новации мешаются с реставрационными тенденциями.

Режиссер Дмитрий Черняков, ставивший «Евгения Онегина» в Большом театре, сознательно сыграл на этом противоречии и в целом одержал победу. «Борис Годунов», сделанный там же Александром Сокуровым, не стал художественным достижением, но совершил технологический рывок. В новом «Евгении Онегине» Театра Станиславского, к сожалению, нет ни того ни другого.

Спектакль, разговор о котором шел еще лет шесть назад (тогда сторонники версии Станиславского даже организовывали коллективные письма в ее защиту), выглядит так, словно его наскоро придумали вчера, не успели поставить и отрепетировать. Все это не похоже на почерк режиссера Александра Тителя, который приучил нас к театру, любовно продуманному до мелочей.

Красивые решения есть. Вот пейзанки разбрасывают осенние листья, потом снег. Вот дворники швабрами очищают сцену. Вот они же швабрами выметают труп Ленского. Вот бегает дворовый мальчик, в салазки жучку посадив. Вот эффектно оживают набеленные статуи и принимаются стайкой бродить по сцене, подглядывая за героями (подобным образом персонажей «Кольца нибелунга» созерцали огромные боги в Мариинском театре). Вот они замерли от любопытства: прогонит княгиня Гремина Онегина или же на этот раз опера Чайковского пойдет по счастливому сценарию? Целиком придумана одна сцена — бал у Лариных. Ловким приемом вдруг выгораживается гардеробная, и выяснение отношений между Ольгой и двумя ее кавалерами сразу напоминает обстановку киностудии, где актерская молодежь примеряет на себя пушкинские костюмы и роли. Так в ранних фильмах Сергея Соловьева рифмовалась молодость и вечно живая классика. У Александра Тителя тема молодости тоже любимая. У него все молодые, включая няню, Ларину, Гремина. Ради контраста в роли месье Трике является экс-премьер театра, героический тенор Вячеслав Осипов. Совсем не на пользу музыке, но идею поколений символизирует.

Однако все изюминки, увы, тонут в море ходульных и непроработанных мизансцен, решенных, как говорят музыканты, «крупным помолом». Начальные картины вообще не сделаны — чтобы как-то сгруппировать актеров в огромном пространстве, понадобился висячий мост (он был к месту в «Кармен», другом спектакле Тителя). Отповедь Онегина Татьяне на фоне развешанных простынь — едва ли золотая идея. Крестьянские хоры и пляски для простоты дела купированы, и апелляция Ольги, решившей поплясать, лишилась адреса.

Сценография «Онегина» сделана по строгому макету покойного Давида Боровского и красиво освещена Дамиром Исмагиловым. Колонны — привет спектаклю Станиславского. Но они еще и вписывают действие в лунный цикл: клонятся набок, как ось небесного светила, поворачиваются черной либо белой стороной. Эта лаконичная определенность не знает полутонов: мир оперы Чайковского оказывается четко разделен на «день забот» и «тьмы приход».

Молодость певцов также имеет обратную сторону — зрелых вокальных работ в спектакле нет. Хор звучит очень хорошо, оркестр тоже — но все это не благодаря, а вопреки дирижерской палочке Феликса Коробова. Главный дирижер театра славится любовью к быстрым темпам: бывало, разгоняет какую-нибудь увертюру до предельной скорости. Но партитура «Онегина» не проходит теста на столь лихой стиль: темпы лихорадочно убыстрены и не оставляют певцам шанса пропеть положенный текст. В письме Татьяны споткнулся прелестный гобой, а Полонез, в чьей репризе Коробов вдруг поддал газу, спасло лишь то, что авторы спектакля избавили себя от постановки танцев.

В сухом остатке новый «Евгений Онегин» — красивая картинка, вместившая в себя недоношенную студийную работу. Морально устаревший шедевр Станиславского заменил спектакль, не успевший морально родиться.