 Музыкальная критикаМировой фокусИнтервью Михаила Плетнева Ведомости / Понедельник 07 сентября 2009 Двадцать лет, что существует плетневский оркестр, он играл абонементы и ангажементы. Фестиваль в Москве — такого раньше не было. — Михаил Васильевич, почему в дополнение к регулярному сезону вы решили провести еще и фестиваль? — Оркестр такого ранга должен иметь свой фестиваль. Он показывает важные грани того, что мы делаем, стилевое разнообразие. Интерес к фестивалю большой не только в России, но и во всем мире. Музыканты, журналисты заказали билеты. Создается мировой фокус. Есть ведь люди, которые приезжают в Россию на отдельные концерты оркестра. Прилетают — улетают назад. Здесь, приезжая в Москву, они попадают на семь концертов. — И могут послушать сразу и Чайковского, и Моцарта… То есть это своего рода выставка возможностей оркестра? — Да, в сжатый период времени. К тому же фестиваль — сообщество музыкантов. Мы выбираем солистов не по долгу или случаю, а тех, кого хотим пригласить. Обычно есть коммерческая составляющая, и тогда трудно позвать неизвестного солиста. — А тут импресарио не играют роли? — Нет, хотя некоторые приезжают как наши друзья. В рамках фестиваля мы можем позвать солистов менее известных, но, по нашему убеждению, интересных. Стифен Хаф — он же редко у нас играет. Приедет Сергей Крылов. — Вы уже открыли его для Москвы… — Совершенно случайно. Я был в Корее и, уходя на репетицию, увидел по телевизору, что кто-то играет Концерт Чайковского. Играет своеобразно — смело в интонациях, в обращении… Я попросил: подождите немного — хочу узнать, кто это такой. В конце были титры, но я по-корейски не умею читать. Потом я узнал через корейцев, что это за передача, кто это был, послушал его записи. Он большой виртуоз, у него интересный звук, он сын скрипичного мастера и живет в Кремоне еще плюс к этому! Выступит с фейерверком виртуозных пьес, которые, знаете, исполнить тоже не так-то просто. Одна программа делается вместе с Майклом Коллинзом (видный британский кларнетист. — «Ведомости»), в ней участвуют наши музыканты… — …которые могут сыграть даже Концерт для валторны. — Да, валторнист (Алексей Серов. — «Ведомости») у нас очень хороший, Владислав Лаврик — лучший, я считаю, трубач в России. Музыканты у нас отличаются творческим подходом. Атмосфера у нас особая — достаточно свободная, нет жесткого администрирования. Я просто хотел бы, чтобы музыканты могли самовыражаться. Это самое главное. Они много чего могут, а тут под моим руководством, но и в единении с другими поощряют друг друга. Это то, чего не хватает в нашем художественном мире. Исполняется-то много чего, музыка звучит. Но не хватает увлечения делом, когда музыканты не отбывают срок. И тогда это видно по их вдохновленным лицам. — Вы в последнее время больше прислушиваетесь к музыкантам, меньше диктуете им как дирижер? — Тут двоякий процесс. Они уже чувствуют и знают, чего я могу от них хотеть. И мне нужно меньше говорить и даже показывать. Они ловят на полуслове, на полужесте. Иногда бывает достаточно одного взгляда. Не случайно наибольшего успеха добивались те дирижеры, у которых был свой оркестр, — Мравинский, Голованов, Караян. Я много — сейчас меньше — разъезжал по оркестрам. Хорошие музыканты, но всегда ощущение… не то что недопонимания, но нет адекватности слияния до конца. Этого редко можно добиться. В нашем оркестре раньше у нас были репетиции очень подробные, иногда я объяснял каждую ноту, но теперь это уже в них вошло, и, когда возвращаешься к какому-нибудь сочинению, скажем, Чайковского, достаточно только направить, а подход уже определен заранее. — Вы будете исполнять на фестивале Пятую и Шестую симфонии Чайковского. Вы их давно записали, но сейчас состав оркестра наполовину другой. Будут ли они звучать по-другому? — Конечно. Когда я дирижирую этими симфониями, они всегда звучат по-другому. Пятую мы играли чаще, а Шестую не играли очень долго. Недавно играли в Японии, было два концерта. Не пришлось даже много репетировать, объяснять. Все это уже вошло в сознание. Поэтому на концертах занимались творчеством. — Вы создали в 90-е гг. традицию и она не меняется? — Я бы хотел, чтобы принципы не менялись. Основной принцип — это большой ансамбль увлеченных людей. Это то, чего можно ожидать от трио, от квартета, но редко получается в оркестре. — Это общемировая тенденция, сегодня дирижеры приносят принципы камерной музыки в симфоническую — взаимослышание, обмен инициативой… — Вообще, культура оркестровой игры, конечно, в последнее время выросла, хотя, может быть, не везде. В Германии и Англии это и так в крови. Майкл Коллинз в 12 или 13 лет играл партию первого кларнета в «Весне священной» Стравинского. У нас профессия «артист симфонического оркестра» не считается престижной — в Берлине или Вене это не так. Но я доволен молодежью. Она приходит мотивированная, с большим желанием, если не во всеоружии, то с большим мастерством. — Публике тоже нравится, когда в оркестре есть молодежь. А что вы вкладываете в проект исполнения «Волшебной флейты» Моцарта? — Моцарт был из любимейших композиторов Чайковского. Хотя в дневниках он упоминал больше «Дон Жуана». «Волшебная флейта» — одно из моих любимых сочинений Моцарта. Здесь Моцарт добился поразительного синтеза мудрости высшего плана с удивительной простотой. Как написана партитура? Очень просто! — Что вам близко в этом? — Все! Слушаешь и понимаешь, чего можно добиться простыми средствами. Не нужно особенно ничего — ни шумов, ни истерики. Простые средства — а глубина, чистота и мудрость. Как малыми средствами можно многое сказать. Ну, Пушкина возьмите. Казалось бы, три слова лежали на поверхности — но попробуй их найди. — Еще вы решили исполнить «Пер Гюнта»… — Григ — композитор, родственный Чайковскому. Григ боготворил Чайковского, чего нельзя сказать о самом Петре Ильиче. — Чайковский Грига очень одобрял. — Одобрял! Но с другой стороны… есть запись в дневнике: «Два дня скрывался от Грига». Григ… Когда я слышал исполнение сюит из «Пер Гюнта», мне нравилось. И все же «Пер Гюнт» казался мне простоватым мелодическим сочинением с удачными шлягерообразными попевками, которые сразу запоминаются. Но когда это воспринимаешь в контексте тяжелой и мощной пьесы Ибсена, тот же музыкальный материал производит другое впечатление. Например, Анитра — мне казалось, это просто полетная грациозная девочка, я так и исполнял. А оказалось, она довольно ушлая: дочь вождя бедуинов, она еще и обманула Пер Гюнта, села на коня и ускакала. Новыми красками известная музыка освещается. Масса кусков не вошли в сюиты — там есть пастушки, сатирки, перекликающиеся с Пер Гюнтом, есть сцены с хором и мистическая музыка — изумительная музыка! В пьесе Ибсена — картина жизни, ее трагичности, бессмысленности. Пер Гюнт ищет сам себя и не находит, а Сольвейг просто его ждет. Там чуть ли не 50 действующих лиц. Нужны ли они все, я не знаю. Там и писатели, и филологи, и вор, и тролли, и женщина в зеленом — черт его знает кто. Чем только Пер Гюнт не занимался! Но в конце, когда все одной идеей соединяется, то появляется загадочный смысл. Когда я прочел пьесу, я был в большом раздумье и услышал музыку Грига совершенно иначе. Она является даже отдыхом от этого напряжения — чтобы все увиденное обдумать. — По какому принципу вы составили сюиту из «Лебединого озера»? — Я к этому балету раньше не обращался, не касался ни одной ноты. «Спящую» мы записали, «Щелкунчика» играем постоянно. Ясное дело, что нужно делать не дивертисмент, набор танцев, а большую развернутую сюиту с симфоническими, драматическими кусками. Мы сейчас играем, и что выбрать — непонятно: такая очаровательная музыка, ничего выбрасывать не хочется. Что ни номер, то такое удовольствие… — Вы что, на ходу компонуете сюиту? — Скомпоновать — дело нехитрое, это можно и накануне концерта сделать. Сложно написать такую музыку! Это видно человеку, у которого есть представление о композиции. — Для вас общение с Чайковским смыкается с вашим композиторским творчеством? — Ну конечно! — Однако из современной музыки на фестивале будет исполнен только балет Гордона Гетти в постановке Владимира Васильева. — «Сюита предков». Сюда приходил Васильев, сидел на этом месте, мы обсуждали. Интересная работа. Гетти написал балетную музыку — одно из его лучших сочинений, хотя он как композитор не Брамс и не Бетховен, конечно. Здесь мистика, как и в «Пер Гюнте». И связь с Чайковским через балет. Что-то где-то все время перекликается. Ну, может быть, только последний концерт… Пусть люди послушают виртуозную музыку, почувствуют радость, что фестиваль наконец закончился. А может, и грусть. |