 Музыкальная критикаКамертон для МалераВнушительные силы Большого театра под руководством дирижера Василия Синайского подняли махину — симфонию Малера «Воскресение» Ведомости / Вторник 08 декабря 2009 Один из пяти новых «постоянных приглашенных дирижеров» Большого театра приступил к выполнению своих обязанностей. В Большом зале консерватории Василий Синайский провел с оркестром и хором Большого театра солидную малеровскую программу. На афише, впрочем, рядом с лицом Синайского красовалось лицо Катарины Карнеус — и, мне кажется, без нее концерт мог бы и не стать столь несомненной победой. В самом звучании голоса шведской певицы заключен смысл музыки Малера. Голос той же породы был когда-то у Кэтлин Ферриер, тоже не немки. Меццо-сопрано Катарины Карнеус звучит с достоинством, красотой и свободой, певица прекрасно слышит фразу и чувствует форму, но все становится ясно уже тогда, когда она берет одну-единственную ноту. В первом отделении оркестр Большого театра аккомпанировал ей в малом составе Пять песен Малера на стихи Рюккерта и смог составить с певицей правильный ансамбль. Но главное отодвигалось на второе отделение, где значилась глыба Второй симфонии. Пять частей, из которых три первые играет только оркестр и лишь в четвертой и пятой к нему присоединяются вокальные силы, протянулись любопытным сюжетом. Самое начало симфонии, где разошлись виолончели и контрабасы, не предвещало ничего хорошего. И дальше, несмотря на объективно качественную игру, оркестр Большого звучал жидковато и безлико, как это всегда бывает с ним на консерваторской сцене вне зависимости от того, кто стоит за пультом. Василий Синайский вел дело точно и элегантно, но траги- ческого напряжения не возникало. Чувствовалось, что музыканты играют «чужую» музыку. Но в четвертой части, когда зазвучал голос Катарины Карнеус, оркестр словил стиль и попал в волну. Соло гобоя зазвучало по-малеровски щемяще, трубач ощутил себя гласом ангела, валторны и вся медь собрались в когорту достойнейших. Дальнейшее было совместным триумфом Синайского и Большого театра, тем более что трагических красок требовалось все меньше, а торжественных — все больше. В течение финала, когда разворачивалась эта неспешная чересполосица литургии, симфонии и оперы, Большой, словно по волшебству дирижера, доставал из рукава все новые полки. Один за другим включались духовой оркестр за сценой, трубы на балконах, милое сопрано Екатерины Годованец, восхитительно звучавший хор и, наконец, орган. А камертоном вселенской симфонии остался голос Катарины Карнеус. |